«Я, носящий весь земной шар»

Велимир Хлебников и Саратов

Валерий ГАНСКИЙ

9 ноября исполнилось 130 лет со дня рождения Велимира Хлебникова.

Когда умирают кони ‒ дышат,

Когда умирают травы ‒ сохнут,

Когда умирают солнца ‒ они гаснут.

Когда умирают люди ‒ поют песни.

Велимир Хлебников

«Колумбом новых поэтических материков, создателем периодической системы слова, предсказателем войн и крушения государств» называл Владимир Маяковский Виктора Хлебникова, сам он себя называл ‒ Велимир.

Хлебников родился в дельте Волги. В астраханских степях. Так же, как Пушкин и Маяковский, он прожил 37 лет. Умер в глухой валдайской деревушке Санталово, священных местах срединной России, где Волга берёт свой исток.

Воды Волги, точно волки,

Ветер бешеный погоды!

Вьётся шелковый лоскут.

И у Волги у голодной

Слюни голода текут.

Война 14-го года и Февральская революция собрали в Саратове военный гарнизон из запасных полков в 60 тысяч солдат и офицеров. И среди них были будущие знаменитости: «Железный» нарком Лазарь Каганович, народный артист СССР Борис Щукин, организатор и создатель в Саратове советской культуры Дмитрий Бассалыго и поэт-символист Велимир Хлебников. Хлебников писал в декабре 1916 года своему другу Петникову: «Я рядовой 90-го запасного полка 7 роты 1 взвода. Живу в двух верстах от Саратова за кладбищем, в мрачной обстановке лагеря».

Высокий, исхудалый, с незапоминающимися с первого взгляда чертами лица, поэт был совершенно незаметен в серой массе солдат. Уже не юный солдат-поэт (в 1917 году Хлебникову уже было за тридцать) с его привыч-кой стоять на одной ноге, с его внимательным глазом (Хлебников однажды заметил: «У художников глаза зоркие, как у голодных»), с его внезапными отлётами с места и «улётами» во времена будущие был похож на задумчивую длинноногую птицу.

Хлебников жил будущим, рассматривая себя как человека, провидящего ход истории, мечтающего о временах, когда исчезнут войны, частная собственность, отчуждение человека от природы, вызванное механической стандартизацией культуры. Его умнейшие голубые «длинные» глаза, рано намеченные морщины высокого лба были сосредоточены на каком-то внутренне размеренном вопросе, и лишь изредка эти глаза освещались тончайшим излучением радости или юмора, морщины рассветлялись под вскинутыми вверх бровями, и тогда лицо принимало выражение такой ясности и приветливости, что всё вокруг него светилось. «О, рассмейтесь, смехачи!» «Я дервиш, йог, Марсианин, что угодно, но не рядовой пехотного запасного полка», ‒ писал в письме Хлебников, хотя в докладной записке начальнику учебной команды он утверждал обратное: «Имею желание отправиться в действующую армию, прошу Вашего ходатайства об отправлении с первой очередной маршевой ротой. Рядовой Виктор Хлебников». Может быть, он просился на фронт, потому что «три недели среди сумасшедших, и ничего, что бы говорило, что я буду на воле».

Вот как описывает Хлебников Рождество в Саратове. (Под Рождество поэт хотел отпроситься из казармы в город): «В Саратов меня не пустили: дескать, я не умею отдать честь... Я и на самом деле отдал честь, держа руку в кармане. В ночь на Рождество охотился за внутренними врагами (наверное, за вшами). За берёзовой рощей блещет тысячью огней Саратов. Наш сарай обвит ледяными волосами тающих сосулек и кажется полуживой, с жёлтыми заячьими глазами... он хитро дышит. Сегодня я плакал от умиленья. В сочельник нам выдали французскую булку и кусочек колбасы, точно собачкам...» Письма из Саратова в полк шли одиннадцать дней (три дня на версту).

Война меж тем продолжалась, и Хлебников писал послания родным: «Ведите себя смирно и спокойно до конца войны. Это только 1,5 года, пока внешняя война не перейдёт в мёртвую зябь внутренней войны». Эти строки написаны в декабре 1916 года за полтора года до Гражданской войны. Рядовой поэт Хлебников, в рождественскую ночь давивший вшей в саратовских лагерях, оказался пророком. Родителям он послал рисунок на шёлке с изображением льва (ныне находится в Астраханском музее Хлебникова) и записку: «Это я перед отправкой в военное училище». Но в военное училище он не поступил и прапорщиком, как Борис Щукин, не стал.

Зато у него появилась возможность ходить по театрам и библиотекам. Как-то к нему подходит его одногодок, солдат 92-го пехотного полка. Представляется: «Старый сценический деятель Дмитрий Бассалыго. Я видел вас вчера в театре на «Чёрных воронах» (запрещённая ранее пьеса Протопопова), а чем вы занимались в мирной жизни?» Хлебников, зардевшись, тихо отвечает: «Бумагу марал».

‒ А как ваша фамилия?

– Подписываюсь Велимир Хлебников. Слыхал?

– Понятия не имею.

‒ Святая простота! Бурлюка знаешь? А Маяковского?

‒ Знаю, видел.

– Я из их же компании.

‒ А я учился у Станиславского, служил в Малом театре. Здесь в Саратове организовал самодеятельный солдатский театр «Революция».

– А моя винтовка всегда в пирамиде. Я, братец, поклялся, что в руки её не возьму. За что воевать? За колючую проволоку, отделяющую нас от мира и грубородного командира? За дурака Николая? Мы уничтожили проволоку вокруг казарм за Воскресенским кладбищем. И теперь я по вечерам хожу в театры. В оперном слушал «Демона» и «Дубровского». У меня есть своя пьеса «Ошибка смерти», хочешь, почитаю?

Сегодня снова я пойду.

Туда, на жизнь на торг,

На рынок.

И войско песен поведу

С прибоем рынка.

Бассалыго познакомил Хлебникова со своим однополчанином, членом Всероссийского бюро военных большевиков товарищем Кагановичем. Будущий нарком темпераментно агитировал солдат против войны: «Саратов с населением в 200 тысяч уже не та глушь, о которой говорил Фамусов, герой бессмертного творения Грибоедова «Горе от ума». Это крупный пролетарский промышленный центр с тридцатью тысячами рабочих и большим военным гарнизоном».

Каганович призывал к созданию землячества солдат. Возможно, от огненных речей большевика, когда он узнал о февральской революции, родились у Велимира Хлебникова строчки: «Свобода приходит нагая, /Бросая на сердце цветы... /Да будет народ государем /Всегда, навсегда, здесь и там!»

Получив свободу, освободившись от армии и уехав из Саратова, Велимир Хлебников продолжал мастерить стихи и, как отмечал В. Маяковский, «всего из сотни читавших ‒ пятьдесят называли его просто графоманом, сорок читали его для удовольствия и только десять знали и любили этого Колумба...» А Хлебников звонил в Зимний дворец и поносил Керенского.

Жажда приключений привела его, как и Пушкина, в цыганский табор, где он влюбился в красивую цыганку и решил остаться в таборе, пока его жизни не угрожала опасность. Писал фантастические положения в «декларации творцов»: «все творцы, поэты, художники, изобретатели должны быть объявлены вне нации, государства и обычных законов». Писал воззвание Председателя Земного Шара, в которого он был с юмором посвящён в Харькове в 1920 году поэтическими друзьями Есениным и Мариенгофом. Хлебников, в холщовой рясе, босой и со скрещенными на груди руками, выслушивает акафисты своих друзей. Порой он голодал, во рту не было ни крошки хлеба. Но Хлебников продолжал писать стихи: «Я, носящий весь земной шар /На мизинце правой руки...»

Лежа на смертном одре в крестцовской больнице, сгорая в гангрене от неимения 50 граммов йодистого кальция и мягкого мужского катетора, Велимир видел образы людей и чисел в цветах, говорил, что летал, хотел описать планету Юпитер. Его последним словом было «Да»!

28 июня 1922 года в 11 утра Велимир ушёл с земли. Крестцы Новгородской губернии, деревня Санталово. Рост 2 аршина и 1/2 вершка, величина черепа 58 см. Похоронен 29 на погосте в Ручьях, в левом углу у самой ограды меж елью и сосной. На сосне надпись и дата. А когда он жил в Саратове, ему писали по адресу: улица Кирпичная, д. 89.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=19112015173643&oldnumber=760