Об уроках, учителях и магии самообмана

В.БОРОДИНА

Вы, господин Давиденко, поставили мне двойку, за якобы невыученный урок (см. «Богатей», № 13 от 19 апреля 2012 года), а я ставлю Вам четверку с плюсом. Плюс – за быстрое усвоение материала. Я и думать не могла, господин Давиденко, что Вы окажетесь таким прилежным учеником: стоило мне только поднять тему эмпатии, как Вы тут же вчувствовались в роль Учителя, которую совсем недавно отводили Мошникову.

Вы даже стали говорить, что «идеи и переживания» художника Вам «близки и понятны». Еще немного, и Вы тоже можете попасть под «гипноз» его «символов духовности» и стать его «адептом»! Осталась самая малость: Вас не устраивает «пластическое воплощение» этих «идей и переживаний», хотя всего четыре года назад Вы находили в его работах и «высокую концентрацию мысли», и «любопытный изобразительный язык», а главное – тогда Вы верно почувствовали вектор развития творчества художника (видите, уроки-то тоже усваиваю: ищу «точки схождения мнений»). Он – этот вектор – в направлении видения мира как падшего, но искупленного через воплощение, крест, воскресение и вознесение Христа, открывшего каждому возможность обожения через духовное преображение (не путать с самообожествлением, то бишь индивидуализмом – культом личности, к которому нас активно призывают).

Вот этой «смиренной, жертвенной» (как Вы верно заметили) религиозной тоской о Боге наполнено творчество В.А. Мошникова. К его творчеству применимы слова Федора Степуна: «Религиозная правда всякого создания человеческого духа заключается не в том, что он утверждает, будто бы овладел Богом, а лишь в том, что он видит и знает, что в созданном им произведении Бога нет, а есть только тоска по Нем». И в строках четырехлетней давности о картине В. Мошникова «Люблю ваш сумрак неизвестный» (1999 г.) Вы оказались на высоте понимания: «Здесь читается восприятие мира, как греховного и готовность своей аскезой, телесными страданиями, растянутыми во времени, заслужить искупление… Природный ландшафт словно откликается на вселенскую грусть и, сопереживая, принимает драматические, но просветленные формы. Строй тонких стволов сводами храма возвышается над фигурами, а свет, словно проникающий сквозь пыльные стекла ажурных окон, создает атмосферу литургического стояния», – прямо музыка! Браво, прямо-таки наш человек (за это четверка)! Поэтому вдвойне удивителен факт Вашего резкого разочарования и «разоблачения иллюзий» в постюбилейном «некрологе» (поэтому не пятерка). Выставка была небольшая, ретроспективная, но даже в таком сжатом варианте она все же демонстрировала это мировидение автора.

Когда я писала об эмпатии, то имела в виду человеческую способность примерить на себя боль другого – в данном случае Мошникова, «дурно исполненным образам» которого Вы отказали «в художественной составляющей». А на эти образы положена жизнь художника, они – дети его. А Вы вот так, одним махом, эту жизнь перечеркнули. Прямо по Райкину: я Вам о «колесах» – об эмоциональном сопереживании человеческой боли художника, а Вы мне о «насосах» – о важности для критика вчувствования в произведение искусства. Кто же с этим спорит? Хотя не думаю, что критику необходимо вчувствоваться в «игры» современных антикультурных «клоунов»: примеряя маску того или иного «я», надо быть уверенным, что она не прирастет к твоему лицу намертво и не станет собственной личиной. Нельзя быть всеядным, иначе можно получить «несварение желудка». Надо беречь душу от лукавого и, думая о норме, взращивать в себе иммунитет против антикультуры.

У каждого в душе «поставлен трон» и от того, кого человек посадит на него – Бога, дьявола или собственное «я» – определяется его мирочувствие. Сейчас нам пытаются внедрить в сознание, что на «троне» этом должно сидеть собственное «я», насаждается философия предельного индивидуализма и эгоизма, а в результате формируются стада неотличимых друг от друга индивидуальностей, для которых шопинг – лучший допинг. Вот и для Вас «пресловутая «новая грамматика» Мошникова «недостаточно индивидуальна». Вы говорите от имени того гордого автономного человека, который не в состоянии вынести свою зависимость от «вдохновения» свыше: «Мир должен быть таким, как я хочу». На этом утверждении покоится большинство эстетических теорий и художественных направлений ХХ века. В такой эстетике отрицается высшая природа, в ней нет места тому самому духу, что принадлежит природе человека, духу, который не творит иррационально-спонтанно, а сознательно трудится, стремясь к духовному горизонту и порядку, не превращаясь в Протея, играючи творящего хаос. Но есть «прогрессивные» люди, которым инфернальные чудовища, рожденные сном разума, весьма приятны. И напротив, сознательное с опорой на традицию творчество эти «прогрессивные» люди оценивают не иначе как возмутительный нафталин (фу-у-у в Европе уж лет пятьдесят как «ружья кирпичом не чистят»), а художника – как маргинала и далее… вплоть до русского фашиста или сектанта. Раскрепощение инстинктов порождает тотальный хаос, в который мы сейчас сваливаемся, и в этой «низшей бездне» преобладает субъективный вкус над объективной нормой. Но чтобы мир был укоренен достаточно надежно, у него должны быть какие-то общие основания, не правда ли? Поэтому для нас важнее «мы», чем «я», а еще важнее Бог. Великий насмешник сказал: «Если Бога не существовало, его следовало бы выдумать». Действительно, потребность в Нем настолько велика, что без Него не связывается ни мироустроительная, ни любая другая философская концепция. А с введением понятия Бог выстраивается огромное дерево, на котором многочисленные явления и факты уже пристроены в виде листочков, цветов и плодов. Бог – это и есть первоначальный смысл жизни, который приготавливает человека к встрече с другими смыслами. Когда Бог на «сияющем троне» в душе, то социальное уже опосредуется не бессмыслицей, а мистериальным, появляется первичное самоограничение. Русское мышление всегда было верующим (читайте Киреевского!) – это и есть объединяющий нас фундамент, а не та безосновность, которая и так ощерилась на нас векторами бесчисленных возможностей, в безответственности которых испарились все тени смысла. А ведь именно смысл (содержание) определяет форму. Беда искусства как раз в том, что оно удалилось от содержания, виртуозная техника сама по себе порождает не произведение искусства, а технический трюк. Хорошо бы еще виртуозная, а то ведь в реальности сталкиваешься со сплошной самодеятельностью и самомнением! Обособление формального начала создает не произведение искусства, а формалистическую поделку, которая только внешне схожа с произведением искусства. Николай Бердяев в одной из глав своей книги «О рабстве и свободе человека» называет это увлечение формальным началом «прельщением и рабством эстетическим». Никакому компоненту произведения искусства (ни формальному, ни содержательному) не дано обособляться, если оно претендует на норму. Нормой в искусстве является то, что направлено на раскрытие «истинного» человека, на его целостную сущность, на его преображение. Под сущностью или «истинным» человеком я понимаю «образ и подобие Божие» в нем. Допустимы разнообразные эмпирические формы произведений искусства, но они всегда должны быть направлены в сторону раскрытия «истинного» человека. Но сейчас любой разговор об этой сущностной человеческой основе сводится к обвинениям в сектантстве, вгоняются в сознание людей утонченные яды, с помощью которых вымарываются и выкорчевываются традиционные формы мышления и культурно-эстетического восприятия.

Вот и Вы хотя слово «секта» по отношению к окружению Мошникова берете в кавычки, но трактуете его, в отличие от Пунина, не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле: «Не хотелось бы бросаться такими словами, как «секта», но ее признаки отчетливо проявляются. В том числе и в ректрутировании новых адептов из числа еще несамостоятельных молодых людей, принимающих пока все на веру…» – Ваши слова. Во второй своей статье Вы прямо в пункте 13 намекаете на аналогию «мошниковских братьев и сестер во Христе…с сектой «Белое Братство»», а в пункте 15 говорите «о признаках сектантства» и «сектантского духа» безо всяких кавычек. Странно, что Вы не обвиняете в сектантстве тех, кто продолжает своими «художественными средствами», замешанными на хаотизации представлений о мире, вносить свой вклад в разрушение духовных устоев общества. Их романы и перформансы продолжают разрушительно воздействовать на незрелую поросль и будоражить молодые творческие умы.

Снова возвращаясь к «урокам» о смысле философии Питирима Сорокина, Вы пишете: «Идеалистическая (интегральная) модель цивилизации определялась П. Сорокиным не как результат вынужденной мутации (случай, промежуточный этап) одной системы при ее трансформации в другую, а как «золотая середина», осмысленно интегрирующая разные аспекты «Многоликой Бесконечности». Но как это часто бывает в реальности, именно эта гармоничная модель, оказывается наименее устойчивой». О каком же «остановившемся маятнике» можно говорить? Снова «высекаете себя»… Хочу напомнить Вам анекдот о заключенных в камере? Один ходит по камере из угла в угол, а второй его спрашивает: «Ну, что ты все ходишь…». Тот отвечает: «Ты теорию относительности знаешь? Я хожу, а на самом деле я сижу, а ты сидишь, а на самом деле срок идет».

Да и синергетика говорит о том, что малейшее, слабое воздействие на перенасыщенный раствор приводит к преображению фазового состояния вещества. Осадок выпадает за секунду. Все то, куда ведет нас постмодерн, есть, безусловно, крайний индивидуализм. Но (как всякая крайность) способен в любой момент обернуться своей противоположностью. Конец всегда смотрит в свое начало! Змея кусает свой хвост! Вам кажется, что «маятник застыл в недоумении», а он движется со времен рождения человечества. Я услышала в Ваших «уроках» о сорокинских моделях движения маятника и некие эсхатологические ноты: «Да и будет ли эта модель уже известной, не факт». Хочу Вам напомнить, что конец мировой истории объявлял еще Владимир Соловьев, предупреждавший, правда, что эпилог, как в драмах Ибсена, может растянуться на пять актов. Мир «конца истории», переживая апофеоз всесмешения, глобализма и потери всяческих ориентиров, смотрит в начало истории, и он (мир) снова в поисках своего Ковчега. И здесь важен духовный потенциал многонациональной мировой культуры, в которой русской культуре принадлежит далеко не последнее место. Вы пишете о том, что «качнулись лишь определенные художники», а не маятник. А разве «маятник» олицетворяют не деятели культуры, в том числе и художники? Или Вы его воспринимаете не символически, а буквально?

И о званиях… Заметьте, не я первой написала о звании, а Вы в своей статье «Буря в стакане воды» в первом пункте вдруг стали вспоминать: «Если мне не изменяет память, то В. Мошников является заслуженным художником РФ». Я отношусь к званиям, в том числе и кандидатским, и докторским, без пафоса, хотя и отдаю должное упорству и трудолюбию некоторых соискателей, понимая, конечно, что звание не индульгенция от ошибок и заблуждений и не показатель профессионализма все по той же банальной причине – отсутствия нормы и преобладания вкусовщины в нашем обществе.

Да, и еще одна небольшая ремарка… «Дурилка картонная» – это слова Горбатого из фильма «Место встречи изменить нельзя», обращенные к оперативнику Шарапову: «Дурилка картонная, обмануть хотел…». Вы меня все в подменах, в манипулировании, во лжи пытаетесь обвинить, вот я и вспомнила «классику», а еще слова мудрого Черчилля: «Кто в молодости не был либералом – у того не горячее сердце, а кто в зрелости не стал консерватором – у того нет ума». Это ведь и о нашем с Вами «маятнике» сказано. Так кто из нас «не выучил уроки»?

И в заключение я хотела бы поблагодарить газету «Богатей» за предоставленную возможность высказаться. Вероятно, люди, работающие в ней, хотят показать, что они сторонники полифонического мышления. Или они и вправду либералы? На этом я ставлю многоточие…

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=17052012052712&oldnumber=618