Буря в стакане воды

Александр ДАВИДЕНКО

С интересом прочитал статью В. Бородиной «Наш ответ Чемберлену» («Богатей», №5 (607) за 9 февраля 2012 г.). Большевистский задор, с которым темпераментная дама сорит цитатами и поучает тому, как надо любить Бога и прославляющих Его, раздает оплеухи и навешивает ярлыки то ли врага народа, то ли пособника Дьявола, вызывает ощущение, что объектом критики является не реальный человек, а вылепленный ею Голем, с назначением ему роли мишени для отравленных стрел.

Только этим можно объяснить многие надуманные претензии В. Бородиной к автору заметки о В. Мошникове «Живопись: и цель, и средство» («Богатей», №3 (605) за 26 января 2012 г.). Для читающей публики, которой сложно разобраться в этом потоке бессознательного, попробую выделить обвинения в мой адрес и проанализировать их.

1. Прежде всего, удивляет уже то, что спор переведен из плоскости чисто живописных проблем в плоскость идеологическую. Если мне не изменяет память, то В. Мошников является заслуженным художником РФ (а не Учителем или Духовным наставником). Именно его живописи была посвящена первая часть моей статьи, но В. Бородина постаралась этого вовсе не заметить, заявив, что анализа работ не было. Анализ был, хотя и не развернутый, потому что задача углубленного анализа в формате той статьи не ставилась. Идеологическая составляющая с явным религиозным привкусом, доминирующая в тексте В. Бородиной, вытеснила вопросы качества именно живописи.

2. Несколько слов по поводу «противоречий в каждом абзаце»: я думаю, излишне напоминать здравомыслящему человеку о том, что часть – тем более малая часть – «бывает» не то же самое, что почти целое – «корявое изложение», а «зависимость … от пластических приемов» не обязательно распространяется на «художественное качество». Так что, в обоих случаях заявления не противоречивы.

3. Попытка расширить ближайший круг адептов В. Мошникова, так называемых «учеников», о которых было сказано – «единение невыразительности», за счет вообще «друзей Мошникова», к этому ближайшему кругу отношения не имеющим, – это пример грубой манипуляции, рассчитанной на массовое возмущение всех, кто когда-либо бывал на «Хвалынских пленэрах» или по-доброму общался с художником. Надеюсь, у них хватит здравого смысла, чтобы отделить зерна от плевел после этого смешения.

4. Теперь придется немного поговорить о цитатах А. Эфроса, как приписывает мне В. Бородина, «якобы, точно характеризующие творчество В. Мошникова».

Помилуй Бог! Я не только не ставил знака равенства между ним и К. Малевичем (цитаты относились именно к его творчеству и его теориям), но подчеркивал принципиальное их отличие, это разновеликие фигуры. Говорил я о достаточно хорошей иллюстрации сегодняшней ситуации с «нашим» художником, а не его творчества. Согласитесь, это далеко не одно и то же. Как и разочарование, связанное с завышенными ожиданиями (чему способствовали «большие дозы его теорий о живописи» – из А. Эфроса), не то же самое, что «несоответствия теории Малевича его практике» (из В. Бородиной). А. Эфрос объяснял это разочарование тем, что «для него (К. Малевича – А. Д.) искусство есть производное теории».

5. Я не пытался подвергнуть сомнению высказывания Н. Пунина о супрематизме; его цитата доказывала, что объявленная лично В. Бородиной «новая концепция Мошникова» и не нова, и не Мошникова, она уже формулировалась почти 90 лет назад. Нельзя же так передергивать! Кстати, Н. Пунин, серьезно относясь к теориям и практике К. Малевича, мог заявить: «Супрематизм – изобретение, долженствующее иметь колоссальное значение в прикладничестве, но это еще не искусство» (Н. Пунин, 1919 г.). Вряд ли под этими словами подпишутся В. Бородина или В. Мошников, несмотря на то, что «это один из лучших и почитаемых им искусствоведов», и вряд ли, в данном случае, сочтет его «неплохой компанией».

Завершить «страсти вокруг Н. Пунина» хочу еще одной его цитатой: «Чтобы полно понять супрематическую живопись, … надо войти в «секту» (Уновис), в противном случае понимание супрематизма как живописного явления всегда будет приблизительное» (из записей Н. Пунина). Вам, читатель, это ничего не напоминает в ситуации с нашим «братством»?

6. Меня уже не удивило то, насколько решительно В. Бородина пододвинула В. Мошникова к пьедесталам признанных мэтров Авангарда и, прикрыв его их священной тенью, попыталась приписать мне неприятие их искусства в целом. Это очередной подлог. Да и вообще, речь в моей статье шла не о том, плохо или хорошо искусство Авангарда, а насколько самостоятельно и глубоко творчество нашего теоретика, вытащенное из той тени на свет Божий. Именно его творчество, как реализация идей и «концепций».

7. В помощь себе В. Бородина призвала ряд авторитетов, имена которых должны были, видимо, подкрепить силу ее собственных «аргументов». Но сделала она это с той же неуклюжей грацией, что и ранее.

Первым появляется американский философ, сторонник интегрального подхода к решению глобальных проблем, Кен Уилбер. Странно уже то, что его высказывание приведено как одно из подтверждений моей неправоты: «Не выражаемый объект, но именно глубина выражающего его субъекта более всего определяет изобразительное искусство». С этим тезисом трудно спорить, так как глупо оспаривать трюизм. Но, возможно, В. Бородина неверно идентифицировала «выражаемый объект»? Если это некий гештальт, т. е. источник возникновения творческого импульса, то нечего и огород городить, так как в этом случае высказанная мысль примитивна и затрепана. Ситуация меняется, если В. Бородина решила, что «выражаемый объект» – вызванное гештальтом к жизни произведение (хотя тогда следовало бы назвать его «выраженный объект»). Но и в этом случае она допускает принципиальную ошибку, расчленяя единое целое – художника («субъект») и порожденное им произведение («объект»), так как именно через произведение реализуется ноэтическая потенция субъекта (согласно терминологии Гуссерля, ноэсы – направленные акты сознания). Без этой реализации потенция так и останется «вещью в себе» и определять изобразительное искусство не будет. А это говорит о том, что Кен Уилбер использовал, скорее всего, «выражаемый объект» в первом, совершенно банальном значении. Почему-то В. Бородина это «общее место» восприняла как «откровение».

8. Можно понять пристрастие В. Бородиной к идеациональному типу культуры и к определяющему его мировоззрению с преобладанием мистицизма, а также нелюбовь к чувственному типу и мировоззрению, связанному с ним, включающему в себя такие качества, как рационализм и интеллектуализм. Но, ссылаясь на авторитет Питирима Сорокина, было бы не лишним знать, что он видел возможность преодоления современного кризиса буржуазного общества в победе идеалистического типа культуры, сочетающего в себе элементы как идеационального, так и чувственного типов, а не исключительно идеационального в ущерб чувственному.

9. При всем моем уважении к культурологу Н. Хренову, что нового мы узнаем из приведенной очень длинной цитаты? Это хрестоматийная информация, известная задолго до него. Тогда к чему она? Тот же самый текст можно было бы дать без ссылок, без кавычек, своими словами, но тогда банальность «точки зрения» станет совсем уж очевидной, потому что это опять – общее место.

10. Узость «прокрустова ложа», в которое втиснута концепция «живопись как средство», можно проиллюстрировать таким анекдотическим (с точки зрения чисто живописных проблем) случаем, который произошел с Л. Толстым, настоятельно просившим Н. Ге: «Не нарисуете ли картинку о пьянстве?».

Конечно, этот пример не столь «духовен», в нем нет обращения к «надличностному», что, впрочем, не меняет сути дела – отношение к живописи как к служанке идеологии. Это уже находило свое отражение и в соцреализме, и в искусстве нацистской Германии, и т. д. Причем вопрос качества не отбрасывался, т. е. компонента «живопись как цель» тоже присутствовала. Если же эту компоненту окончательно выхолостить, то останется лишь насильственное назначение смыслов (сакральных, игровых и т. д.). И здесь мы переходим к перформансам, которые В. Бородина упоминает как, якобы, истинные адресаты моего примера с П. Манцони. Нет, я имел в виду именно это, а ни что-то другое. Но спасибо ей за попытку расширить область приложения назначаемого смысла (у меня не было такой цели). Да, этот принцип действует не только в живописи, но и в случае с перформансами (и не только, это довольно распространенный принцип, особенно в искусстве постмодернизма, который сам по себе интересен), хотя игровое, театрализованное начало, используемое в них, предоставляет гораздо больше возможностей для непосредственного выражения смыслов, помимо назначения его.

11. Теперь по поводу моих подозрений в «ложном мессианстве». Госпожа В. Бородина невольно сама подтвердила эти подозрения, приравняв защиту собственных «эстетических вкусов» к защите «Сына Человеческого», приведя вдруг цитату из Евангелия от Луки. Не велика ли честь, если мессианство – миф? Кстати, цитата дана с искажениями, если, конечно, В. Бородина – истинная православная – пользуется изданием Московской Патриархии, а не иными переводами зарубежных церквей.

12. Очень неудачна, на мой взгляд, попытка В. Бородиной опереться на авторитет В. Вейдле. И дело здесь не в приведенной цитате, так как она представляет собой обеспокоенность человека, привыкшего к устоявшимся формам красоты, не желающего принимать разрушающего эти формы нового.

Прежде чем перейти к действительно серьезным вопросам, укажу на ставшую привычной небрежность в цитировании. В оригинале так: «Первое условие для создания здорового искусства, как сказал Бодлер …». Возможно, это не просто небрежность, а умысел, ведь вложенные ссылки (то есть появление дополнительных «посредников») несколько девальвируют самостоятельность цитирующего.

Так почему же неудачно обращение к

В. Вейдле? Потому что сложно сидеть сразу на нескольких стульях одновременно. Вы уж определитесь, госпожа В. Бородина – «Авангард – предтеча культуры, которую П. Сорокин назвал идеациональной» (Ваш текст), или: «Если из живописи и скульптуры окончательно изъять образ человека, а за ним и всякое вообще изображение, останется узор, арабеска, игра линейных и пространственных форм» (В. Вейдле «Умирание искусства». 1937 г.). Его тип романтика не приемлет иных форм выражения, кроме «передачи видимого мира, изображения человеческого образа…». Иное, как он считает, ошибочно и лишено «духовности».

Важным моментом здесь является убежденность В. Вейдле в том, что форма представления может иметь исключительно традиционные характеристики и основываться на оптическом опыте. А вот авангардисты считали (допускали возможность) что этот опыт обманчив. Вообще-то, мне понятен и близок общий пафос статьи В. Вейдле, его переживания об утрате «духовности», но он вместе с водой выплескивает и ребенка, так как «духовное» им понимается слишком ограниченно.

13. На юбилее В. Мошникова госпоже В. Бородиной следовало бы слушать выступавших, в частности, Т. Фокину. Тогда у нее не возникло бы желания, ни к селу, ни к городу, приводить фрагмент статьи Т. Фокиной «Серапионовы Братья», намекая на закономерность параллели между ними и местным объединением. Но в том-то и дело, что, предупреждая об опасностях необдуманной замены прописной буквы в слове «братство» на заглавную, Т. Фокина привела в пример небезызвестное «Белое Братство», то есть секту, причем без кавычек. Как говорят, почувствуйте разницу.

14. Теперь предлагаю в быстром темпе пройтись по «осколкам мысли», щедро разбросанным по всему тексту:

– удобно говорить о ненужности цивилизации, продолжая пользоваться ее благами;

– «вернуть искусство в лоно культуры» призывает В. Бородина; все бы ничего, но, во-первых, эти призывы звучат столетиями и будут звучать и далее в силу меняющихся представлений об идеале (свежий пример – В. Вейдле); во-вторых, ты, читатель, еще не забыл о трех типах культур по П. Сорокину и о его идее синергии культур? А вот

В. Бородина, похоже, уже забыла;

– задача критики не «удивлять», тем более «вас», людей ангажированных, а пытаться представить свою точку зрения (конечно же, субъективную) на некоторые процессы, в том числе на творчество художников, точку зрения, часто не совпадающую с преобладающим в среде квасных патриотов трендом.

15. Вполне предсказуемой была и попытка подмены сектантского духа в вопросах знания об Истине, о чем и шла речь в моей статье, на понятие секты как структуры. И здесь же дано развернутое описание благостных сцен из жизни мошниковских братьев и сестер во Христе. Должен разочаровать В. Бородину, но важность интеллектуального и духовного общения не подвергается мной сомнению, я говорил о признаках сектантства, проявляющихся в отношениях узкой группы лиц. А указанные замечательные качества молодых людей, как это ни обидно будет слышать В. Бородиной, зачастую бывают и у членов реальных сект, тоже называющих себя братьями и сестрами во Христе.

Казалось бы, каждый отдельный неверный тезис сам по себе безобиден, как досадная ошибка, но их количество таково, что они все вместе складываются в нестройную, но систему формирования у читателя ложного представления о человеке, посмевшем тронуть «священную корову».

После разбора статьи В. Бородиной «Наш ответ Чемберлену…», создающей впечатление о начитанности автора, которая не компенсирует отсутствия самостоятельного мышления, после сцеживания всего случайного, ложного, ошибочно понятого, хочется спросить: что же остается в сухом остатке? Да ничего, кроме жгучего желания непременно ответить. Но говорить громко еще не означает говорить убедительно. Слов много, слов горячих, но все они мимо цели, буря чувств, но – буря в стакане воды. Горе тому, кого берутся защищать такие голосистые, но «поющие мимо нот» энтузиасты.

P. S. Материалы двух первых статей каждый желающий может найти на сайте газеты «Богатей» (www.bogatej.ru) в разделе «Архив» под номерами 3 и 5 за 2012 год.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=15032012123942&oldnumber=610