Успех одного фильма – только начало

Лана СОКОЛОВА

В начале апреля в рок-клубе «Machine Head» прошла встреча с болгарским режиссером фильма «Дзифт» Явором Гырдевым. Он прибыл на встречу прямо из академдрамы, которая пригласила его на постановку спектакля в следующем году. Правда, осуществление проекта будет зависеть от графиков самого режиссера и сроков работы над спектаклем. О том, что же будет ставить болгарин на саратовской сцене, по словам Явора Гырдева, он пока не знает и, посмотрев спектакль, артистов, театр, находится пока в процессе раздумий.

Явор Гырдев в 1998 году окончил Академию театрального и кинематографического искусства в Софии по специальности режиссер драматического театра и Софийский университет св. Климента Охридского со степенью магистра по специальности философия. Поставил 25 спектаклей в театрах Болгарии и других стран. Читал лекции и проводил мастер-классы во Франции, Германии, США, России (Фестиваль современного искусства «Территория»). Автор нескольких радиопостановок. В кино дебютировал полнометражным кинофильмом «Дзифт». С 2009 года – член Европейской Киноакадемии.

Фильм «Дзифт», который, в ожидании гостя, освежили в памяти любители арт-хаусного кино и пришедшие на встречу представители местных печатных изданий, был отобран к участию в пятидесяти одном международном кинофестивале, включая Международный кинофестиваль в Торонто. «Дзифт» был официально заявлен Болгарией как иностранный фильм на премию Американской Киноакадемии «Оскар» и прошел отбор на премию Европейской Киноакадемии 2008 года. Награды фильма – приз за лучшую режиссуру «Серебряный Святой Георгий», гран-при «Золотая роза» за «Лучший конкурсный фильм» и специальная награда Ассоциации болгарских кинокритиков Болгарского кинофестиваля в Варне, специальная награда за режиссуру фестиваля «Go East» (Висбаден, Германия) и другие.

План – это фантазия

с точной датой

«Оставь надежду, всяк сюда входящий» – табличка с этой надписью висела на выходе из тюрьмы… Действие фильма происходит в одну ночь, когда главный герой по кличке Мотылек выходит из тюрьмы. Он отсидел пятнадцать лет по ложному обвинению в убийстве в 1944 году, а выйдя, очутился в новом мире – тоталитарной Болгарии 60-х. Сумасшедшая любовь привела его сначала на путь преступления, а затем и за решетку.

Но, как выразился один из персонажей фильма, «чем больше дерьма, тем меньше оно действует». Ведь дзифт, или гудрон, в переводе с арабского – это не только смесь для укладки асфальта, но и дерьмо. И не просто так катышек гудрона является единственной и самой ценной собственностью Мотылька. Свято веря в Ленина и Димитрова, он не догадывался, что его обманула не только система, но вся жизнь.

Но, по всей видимости, он не сильно расстроился, ведь полет мотылька – это хаотическое дрожание… случайная жизнь и такая же смерть…

«Дзифт» очень подходит для российской действительности. У стран бывшего Варшавского договора вообще много общего в менталитете, да и русский язык в этих странах еще не совсем забыли. В «Дзифте» две песни из саундтрека исполняются на русском языке, одна из них известная благодаря черно-белому фильму «В бой идут одни «старики» – «Смуглянка», которой, собственно, и начинается утро в тюряге. Вторая – «Хороша страна Болгария» – завершает фильм как саркастическая насмешка над происходящим.

Явор Гырдев о фильме

Во временном смысле время в фильме довольно условно, поскольку это своего рода стилизация. Мы не старались быть очень предвзятыми к тому, как выглядела эпоха. Мы больше интересовались идеологической образностью. Нас не очень волновало, каким социализм был, а больше – каким ему хотелось быть в его образности, киношной, идеологической образности. Потому что социализм на идеологическом уровне образности проецировал какие-то желания, даже эротические желания. Тоталитарные фильмы узко связаны с желанием, эротическим желанием, с нарциссизмом. В этом и была наша задача стилизовать и сделать фильм так, чтобы он не был похож на документальный фильм про эпоху сороковых, шестидесятых или семидесятых, а чтобы это был жанровый концептуальный фильм, в котором действительность виделась другими глазами, глазами идеологического желания.

В жанровом кино режиссеру совершенно необязательно разделять идеологические настроения своих персонажей. В этом смысле классический «нуар» («черный фильм» – направление в американском кинематографе 1940-х – начала

1950-х годов, которое запечатлело атмосферу пессимизма, недоверия, разочарования и цинизма, свойственную для американского общества во время второй мировой войны и в первые годы холодной войны – Ред.) по необходимости является женоненавистническим. В первых классических «нуарах» в сюжете есть хороший человек, у которого есть слабость. Слабость, эксплуатируемая роковой женщиной, вследствие которой герой оказывается в не слишком хорошей ситуации. Это схема, и мы эту схему взяли.

Вначале фильм, конечно, снимался на цветной пленке, просто потому, что это дешевле, чем снять на черно-белой. Сейчас черно-белый процесс гораздо дороже цветного. Но мы знали, что, в конце концов, это будет черно-белый фильм. Даже когда монтировал картину, я смотрел все в цвете, только когда смонтировал первую версию, стал смотреть в черно-белом варианте. Но, конечно, снять нужно было таким образом, чтобы сработал черно-белый вариант в конце.

О сатирическом насилии

Я думаю, в 1994 году Тарантино сумел сделать очень важную вещь: фильм, в котором так много насилия, что насилие как таковое обесценивается. С тех пор я думаю, что этот принцип срабатывает: чем больше – тем «дешевле».

В моральном смысле, когда насилие обесценивается, когда оно ставится в кавычках, оно как насилие уже не срабатывает, срабатывает как сатира. Оно становится сатирическим насилием, оно становится ироническим насилием, насилием в кавычках, поэтому в этом смысле я разделяю эту точку зрения. И если вы будете смотреть, например, не самые лучшие фильмы Родригеса, где довольно много расчлененки, то это уже становится смешным, потому что выглядит нелепо, нелепость – важная категория в искусстве.

Когда работаешь с тем, что становится нелепым, срабатывает эффект отстранения, отчуждение, которое делает объект или субъект искусства странным. Это не означает, что ты не сопереживаешь человеку, но смотришь на него с другой точки зрения; он становится странным, особым, и поэтому очень трудно спорить с людьми, которые думают, что такого рода фильмы должны провоцировать сопереживание. Они не должны этого делать. Здесь не существует такой идентификационной планки. Если бы это был фильм, в котором человек идентифицируется, то тогда насилие было бы, конечно, болезненным. Но насилие не является таковым в моем фильме, по крайней мере, я старался, чтобы этого не было.

Насилие не является насилием в фильме «Килл Билл – 2», где убивают 120 человек, но если это происходит в пафосном фильме, где человек должен сопереживать – это действительно ужасно. Подумайте, 120 человек убили в одной сцене «Килл Билл» и в серьезном фильме о войне… Эффект совершенно разный.

О театре и кино

В древнегреческом есть слово «ubris» – желание, которое сочетается с амбицией, но желание слишком амбициозное для человека, по крайней мере, в древней трагедии, т. е. хюбрис – это грех трагического героя. Хюбрис – это желание показаться таким, каким человек не может быть, – сверхчеловеком, богом. В этом, например, состоит грех Эдипа; его наказывают, потому что он хочет быть равным богам. Каждого человека, пожелавшего стать богом, ждет трагическая участь – его боги как-то наказывают.

Я хотел заниматься кино, потому что у меня есть внутренне желание всем овладеть. Есть желание, которое сочетается с некоей амбицией, желание воплощается, когда есть истинная мотивация что-то сделать.

Поскольку в последние годы у меня проблемы с мотивацией, экономической мотивации недостаточно, чтобы что-то делать, хотя у нее тоже есть определенный смысл. Иногда появляются такие материалы, которые просто хочется сделать, и это уже достаточная мотивация. Одной из таких мотиваций было овладеть искусством кино.

Театр (от греческого глагола «созерцание», давшего название и современному театру) – зрелище, которое нужно не просто так смотреть, а как бы созерцать с элементом метафизическим. Когда это сочетается, происходит театр. Для меня это одно и то же. Мне часто говорят: «Вы не делаете театр, Вы делаете кино. Это очень хорошо, но это не театр – это кино». Людям, делающим такие резкие разграничения, иногда кажется, что это очень похоже на кино или кино, похожее на театр.

В Болгарии все ждали от меня, что это будет какой-то ужасный театральный фильм, потому что снимает его театральный режиссер. Это все предубеждения. Для меня разница практически только в технике, т. е. человеку может удастся хорошо снять или не удастся. Мне более-менее удалось. В плане работы все мне казалось очень похожим на то, что я делал в театре. Некоторым же все, что я делал в театре, кажется слишком киношным.

В киноакадемии в Софии студентов обучают, что кино – естественное состояние артиста, а театр – искусственное. Мне кажется, что в кино ты всяческим образом можешь обманывать, а в театре – никаким. Потому что это действительно так, я прямо могу сказать, что монтажом я могу многое скрыть, чего артисты не очень хорошо умеют, а вот в театре – не умею, мне никогда не удавалось.

О физиках и лириках…

У меня классическое образование. В лицее я изучал латынь, древнегреческий, старославянский. После этого я поступил на философский факультет и на режиссерские курсы в Национальной академии. Я как бы одновременно учил философию и режиссуру. Мне очень трудно сказать, каким образом это все влияет, но я совершенно точно знаю, что влияет.

Нужна ли философия режиссеру – это трудно сказать в позитивном смысле. Иногда это может только, наоборот, мешать. Я знаю свое гуманитарное любопытство, любопытство к природе человека вообще, и поэтому думаю, что лучше философией литературы заниматься, чем инженерством. Хотя я знаю очень хороших режиссеров, которые закончили физические или инженерный факультеты. У них научное, позитивное образование, которое ничего не имеет общего с театром, а после они оказываются режиссерами. Но, тем не менее, техническое им помогает, потому что они обладают другим типом мышления. Большинство людей, которые занимались точными науками, после этого резко уходят в театр, и таких гораздо больше, чем из других гуманитарных специальностей.

Об ощущении успеха

Вначале было маленькое «опьянение», после – сразу отрезвление, что это ни к чему не приводит. Потому что если бы это было действительно эффективным успехом, тогда на следующий год после «Дзифта» я делал бы еще один фильм… Это что касается экономической стороны вопроса.

В эмоциональном плане, конечно, очень рад, потому что этот фильм отобрали на 53-х Международных фестивалях. Можно сказать, увидел мир, будучи приглашенным на эти фестивали, поскольку у меня нет возможности путешествовать. Я был в Аргентине, Австралии, Корее, на Московском кинофестивале. У меня сразу появился американский агент в Голливуде, менеджер, адвокат, очень хорошее представительство в Голливуде. Но все это еще не значит, что ты будешь делать другой фильм. В этой ситуации очень трудно найти материал, который тебе очень понравится, и обычно те сценарии, которые нравятся, уходят другим режиссерам. Сначала надо сделать обычный жанровый фильм, который мне не нравится, и это не хорошо. Поэтому пока я не являюсь уже большим оптимистом. Человек должен работать над сценарием, который ему нравится.

У «Дзифта» около 17 наград, мы вошли в список самых лучших неанглоязычных фильмов в 2008 г., который определяется пятьюдесятью самыми популярными продюсерами Голливуда. Это и есть успех. Для первого фильма это очень здорово. Больше меня волнует возможность сделать другой фильм.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=20042011231541&oldnumber=572