Официальный сайт
|
|
Александр ДАВИДЕНКО
С 12 февраля по 6 апреля в Саратовском государственном художественном музее имени А.Н. Радищева работает выставка «Марк Шагал. Библейские сюжеты», сформированная из произведений, находящихся в собрании Кунстгалерен Боттингерхаус, Германия. Выставка знакомит российского зрителя с великим мастером, значение которого в масштабе мирового изобразительного искусства соотносимо с именами А. Модильяни, С. Дали и П. Пикассо. В Саратове графика Марка Шагала выставляется впервые, и жители нашего города получают возможность увидеть важнейшую часть его наследия – библейские сюжеты, образы и мотивы которых уходят корнями в глубину веков.
«Рисую мир в оцепененье сна.
Когда мой лес завалит снегопадом,
Картины превратятся в сновиденья.
Но столько лет я среди них стою!
Я жизнь провел в предощущенье чуда».
(Марк Шагал)
Стихи Марка Шагала (да, он еще и стихи писал!), лишенные привычной рифмовки, очень образны, лиричны и глубоко интимны, они неразрывно связаны с его живописью общим пространством художественного бытия, – бытия Марка Шагала.
В детстве Шагал учился в хедере (еврейской школе), помогал в синагоге кантору (главному певцу). Религия – а его семья состояла в общине хасидов считавших, что к Богу приближаются лишь в радости – навсегда оставила след в душе Шагала и, по его признанию, оказала большое влияние на творчество.
Будет интересно узнать, что в то время хасиды, в отличие от раввинского иудаизма, предпочитали веру в чудеса, мистику, а искреннюю молитву – доскональному знанию Торы и другой религиозной литературы. С годами иудейские корни не только не утратили своего значения, но стали проявляться в его живописи все сильнее. Однако это не помешало ему не только изображать людей (что запрещалось иудейской традицией), но и взяться за иллюстрацию Библии. Этим фактически Шагал соединил в своем творчестве две культурные традиции – иудаизма и христианства.
Шагал работал, используя самые разные материалы, создавая настоящие шедевры и в смежных со станковой живописью областях. Вот лишь робкое определение его художественного пространства:
– оформление спектаклей (декорации, костюмы, панно для зрительного зала в Государственном Еврейском театре и в «Габиме» в Москве, в театрах Парижа и Нью-Йорка);
– оформление самих театров (плафон в парижской Гранд-опера, панно для фойе лондонского театра Уотергейт и нью-йоркской Метрополитен-опера);
– иллюстрации книг (сборник стихов на идише Д. Гофштейна, воспоминания Беллы «Горящие огни», собственные воспоминания «Моя жизнь», «Мертвые души» Гоголя, «Басни» Лафонтена, «Сказки 1001 ночи», «Одиссея» Гомера, Библия и многое другое);
– мозаики («Стена плача» в Иерусалиме, фасад музея «Библейское послание М. Шагала» в Ницце, «Четыре времени года» в чикагском Сити-банке, а также в чикагском институте искусств);
– гобелены (в иерусалимском Кнессете);
– прекрасные витражи (соборы в Меце, в Территауне, в графстве Кент, в Цюрихе, в Реймсе, в резиденции ООН в Нью-Йорке, в синагоге Хадассы).
Марк Шагал – художник огромного таланта и темперамента, один из тех, кого можно безо всяких оговорок назвать гением. Трудно определять его принадлежность к тому или иному художественному течению, стилю (да и не следует пытаться, не благодарное это дело). Его индивидуальный почерк – это сложный синтез адаптированных экспрессионизма, фовизма, орфизма, кубизма, примитивизма, сюрреализма (по формальным, сугубо живописным признакам). Но это лишь с одной стороны, с другой – невероятное соединение окружающей реальности, снов, фантазий, воспоминаний, рефлексий, религиозности с большой долей мистицизма, эзотерической и экзотерической символики и смыслов. Совокупность всего этого образует необычный универсум Шагала, соединение отдельных компонентов которого и их визуализация, с точки зрения бытовой логики, обыденного сознания, часто воспринимается не иначе, как цепочка трудноразрешимых апорий (противоречий – Ред.). Этот художественный синтетизм (некоторые называют это демонстративным эклектизмом), творческая апроприация и адаптация отдельных формальных элементов изобразительного языка, не позволяет с уверенностью определить особую стилистическую «нишу», характеризующую М. Шагала. Но особенность М. Шагала в другом – в неповторимой образности художественного языка, в его удивительной структуре, в его уникальной поэтике, позволяющей сразу узнавать руку мастера.
Энигматический (загадочный – Ред.) характер многих элементов, составляющих сложную в смысловом отношении композицию, настоятельно требует дешифровки. Поэтому игнорирование «литературной» основы (в широком смысле, разумеется, в том числе и как поиск рациональных источников даже в, казалось бы, иррациональных высказываниях) в случае с Шагалом может привести к однобокому, ущербному восприятию его творчества. Без особых потерь для понимания самих работ, подобная «внелитературная» оценка может быть и применима к творчеству кубистов, неопластицистов, абстракционистов и т. д. (хотя и это довольно спорно), но уж никак не применима к символистам, метафизикам, сюрреалистам и Марку Шагалу. «...Его искусство всегда устремлялось за пределы живописи и не чуждалось поэтической образности и символики, почерпнутой из истории культуры. Время от времени ему приходилось отклонять от себя обвинения в «литературности» и «мифологизме», хотя оба обвинения были не лишены оснований и затрагивали сущность шагаловской поэтики» (В. Харшав «О поэтике Шагала»). Аллегоризм, как усложненная повествовательность, характерная для Шагала, делает невозможным восприятие лишь формальных элементов языка живописи при игнорировании всего остального. Это будет не Шагал, а наше собственное желание видеть исключительно «чистую» живописность, не замутненную никакими «литературными» примесями.
(Окончание в следующем номере)
Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=25022010115339&oldnumber=521