Официальный сайт
|
|
Александр ДАВИДЕНКО
(Окончание.
Начало см. в № 17 (442)
Несмотря на некоторую экстравагантность представленного материала, выставка в залах Радищевского музея двух московских художников является образцом авангарда, ставшего уже классическим.
Неудачными представляются объекты и ассамбляжи: «Земля и стены» и «Полка с геркулесом» (см. фото). Если это лишь дань определенному способу самовыражения, то К. Швиттерс, Р. Раушенберг и многие другие высказывались и глубже, и ярче. Если же это ставшая своей чужая концепция, то ее представление в виде изобразительных образов слишком скучна и невнятна. Сама проблема соотношения предмета и его изображения (если говорить о сути этой концепции), восходящая к Платону, по-новому сформулированная Р. Магритом («Вероломство образов» и др.), развитая и заостренная Дж. Джонсом (создание двусмысленностей: предмет – изображение являющихся, по сути, способом отрицания привычных представлений о предмете искусства, принципиально отличным от варианта М. Дюшана), в работах позднего модернизма и постмодернизма выводит произведения художника за скобки духовности, глубоких смыслов (но не смыслов вообще) и эстетизма (в какой-то мере). Подобный принцип был взят на вооружение многочисленными «ниспровергателями» якобы обанкротившихся ценностей. Эксплуатация этой идеи, быстро ее истощившая, продолжается и поныне благодаря кажущейся простоте реализации. Сам поиск своего художественного языка отчасти приобретает у А. Митлянской черты «случайно подобранного» (иногда в буквальном смысле), возможно, в расчете на то, что вдруг из этого что-то получится или что другие увидят в этом «нечто». Подобное ощущение возникает и от объектов, имитирующих кожу, растянутую на раме и оттягиваемую в разных местах «крючками» (аллюзии ужасов от И. Босха?). В данном случае утлое суденышко репрезентативности не выдерживает тяжести грубой и прямолинейной концептуальности.
Гораздо больший интерес представляют ее работы с мешковиной, в которых тонко обыгрывается фактура материала, усложненная «загрязненность» поверхности (патина времени), по-своему живописная и выразительная. «Говорящие» заплаты, разрывы и швы – это тоже целые истории, лишь обозначенные красноречивыми «болячками» на теле объекта. Цвет, используемый А. Митлянской, скуп на контрасты, не ярок, но тонко нюансирован, отчего даже легкое столкновение более темного и более светлого тонов звучит внятно и убедительно. Словно обратная сторона старой иконы, деформированной от времени, рассохшейся, изъеденной жуком, запыленной, – такое впечатление от некоторых работ с полосками ткани вдоль длинных сторон прямоугольника, стянутыми между собой нитями. Активны даже узелки и хвостики стяжек, а небольшие отверстия с уходящими в них и пропадающими нитями добавляют элемент парадоксальности. Они словно втягивают зрителя в переход из привычного пространства в неведомое, находящееся по ту сторону плоскости (деликатная реплика шлюзов – перфораций Л. Фонтана, который цитируется А. Митлянской в некоторых работах и более откровенно). Частично сложенный, распластанный и растянутый кусок холста в зеленовато-бурых тонах, с затирками и поливами – словно вздернутое на дыбе жизни человеческое естество одновременно и трагическое, и изысканное (невольно вспоминается Ж. Фотрие с его блестящим умением соединять смысловой ужас с эстетическим наслаждением). В подобных работах имеет значение все: и пропорции закрытого холстом и свободного пространства, и размер отогнутого угла, и характер арочных натяжений ткани между гвоздями, и рисунок (а также распределение) пятен на маслянистой поверхности основы, и многое другое, что создает эмоциональную и интеллектуальную ауру художественного высказывания. Замечательны эксперименты с кожей, битумом, картоном – в них старая плоть умело объединяется в композиционно совершенные и колористически привлекательные коллажи.
Искусство московских художников в значительной степени рационально, подчеркнуто интеллектуально, со всеми признаками тонкого, даже рафинированного вкуса. Это не праздник торжествующей плоти, а утверждение духа (даже через страдание), как наибольшей ценности. Их объекты и ассамбляжи – не просто демонстрация вещей в обычном понимании, а попытка с помощью знакомых материальных средств выразить свое представление о сущностных основах жизненных процессов, идей, явлений, отношений. Вместе с тем, если В. Орлов рассматривает интересующие его проблемы сквозь призму метафизического представления (что было свойственно мастерам первой волны авангарда начала ХХ века), то у А. Митлянской преобладает экзистенциальный характер восприятия мира и его проблем (это отличало послевоенных мастеров авангарда, т. е. второй его волны).
Говоря вообще об авангардном искусстве, можно спорить о художественных качествах тех или иных работ, о соотношении новой и старой эстетики, о достоинствах и недостатках языка трансляции смыслов и чувств (в том числе техники и технологии самовыражения), о многом другом, что так или иначе оказывается затронутым этим течением. Оно пытается потеснить (нередко, весьма успешно) традиционные представления о том, как можно разговаривать со зрителем. Границы «дозволенного» отодвигаются. И в этом нет ничего катастрофичного. Многообразие форм высказывания необходимо, чтобы глубже и с разных сторон исследовать, увидеть, прочувствовать многообразие самого мира. «Плохое» и «хорошее» находится внутри любого языка и любой формы. Но не определяет их целиком.
Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=15052008180840&oldnumber=443