Друг от друга отворотясь

Юрий ЧЕРНЫШОВ

Отмеченная в предыдущих статьях особенность «Памятного места» – Театральной площади и окружающего ее пространства – чрезвычайно наглядно проявилась в формировании архитектурного ансамбля небольшого, прилегающего к Театральной площади уголка, получившего, по чьему-то умыслу, имя площади Столыпина.

Таковой особенностью, повторюсь, есть тяготение Саратова к неподлинности, вторичности, подражательству, стремлению к видимости. К тому, что стало пониматься в последнее время как «имидж» и «гламур», в широком смысле этих слов.

Впрочем, каждый саратовец догадывается, чье имя довлело над творцами архитектурного ансамбля и чьим вкусам они, при неспособности продемонстрировать свои, потакали. Притом никто – ни вдохновители, ни «сотворцы», ни главные архитекторы свай под фундамент – не озаботились смыслом сотворяемого, незримой метафизикой измененного пространства. Попросту не задавались перед началом архитектурных действий вопросом: а смысл в чем? Можно даже предположить, что они вообще не понимали, что любой памятник несет смысловую нагрузку, придает месту, им осеняемому, некоторое социальное значение. И независимо от того, нравится или не нравится архитектурное творение, оно начинает жить вне зависимости от замысла творца.

Если же происходит иное, то надо говорить о таланте творца. Вот пример, памятник влюбленным на набережной у Ротонды. Уж сколько критических замечаний было высказано по поводу этой композиции! Самый главный же упрек состоял в том, что невозможно отличить, кто есть кто в данной композиции. Как показала жизнь, этим вопросом задавались закоснелые материалисты. Те, кто различает влюбленных лишь по натурально изображенным половым признакам. Живые же влюбленные по-своему оценили памятник: ублажили изваяние по буддистскому обычаю множеством цветных ленточек, навешанных «на счастье». Показав тем самым, что, сколько бы кто ни твердил о поголовном православии нашего народа, по сути же – язычники мы, господа, язычники. И повадки наши языческие. Мы и молимся на случай, чтобы со злыми тибетскими духами лоб в лоб в подъезде не столкнуться.

Вернемся на площадь Столыпина, расположенную через улицу Радищева (вот, ведь, первый нюанс!), но связанную с ней незримыми нитями, будто протянувшимися к бюсту-памятнику Радищеву и, как ни странно, к углу здания сельскохозяйственного института. Того, куда устремил взор всесильный губернатор Саратовской губернии, ставший затем министром внутренних дел и премьер-министром Российской империи.

Куда же он вперил взор, опершись на эфес шпаги? Да ведь на несуществующий сегодня балкон, устроенный как раз на угловом срезе дома на втором этаже. Балкон в революционный 1905 год служил трибуной, под которой собирались толпы негодующего народа, и с которого революционеры произносили свои зажигательные речи, как их и сейчас произносят так называемые «общественники». Тогда, правда, ораторы не рвались в губернские «общественные палаты». А случалось, что после речей ораторов летели бомбы и пули в генералов, судей, губернаторов, самого Столыпина, здесь же, в Саратове. Да и царю спалось неспокойно. Столыпин мирно разделался с поджигателями – в одну ночь приказал снести балкон. Остались только фотоснимки.

И потому напрашивался монумент, соответствующий духу той эпохи, нет, памятник – с большой буквы – Столыпину. Воплощение губернатора решительного и задумчивого, может, предчувствующего свою судьбу, может, непреклонного. Или же в минуту слабости. Но, в любом случае – памятник человеку трагической судьбы.

Может, каким-то жестом связать его и с очень символическим музеем. Даже в моральном смысле нелегка, наверное, была его доля в городе, где есть такой музей. Пусть даже еще без памятника кумиру революционеров и интеллигенции, но имени Радищева, «бунтовщика похуже Пугачева», по выражению Екатерины II. Разве образ бунтовщика, пусть и олицетворенный в здании, не вдохновлял смутьянов, забиравшихся на балкон? В какой же роли останется в истории он, губернатор Саратова? Неужели в той, в какой его мы видим ныне? Пренебрежительно отвернулся от бунтовщика Радищева, вперил суровый взор в угол здания, в табличку на углу, извещающую, видите ли, что на этом месте происходили революционные выступления саратовского пролетариата. Нам Столыпин будто говорит: тут я им показал кузькину мать и, тем самым, сплотил вокруг себя любящий меня народ. Тут и пахарь, тут и поп с крестом в руках (неужто готов осенить деяние?), и даже пролетарий, правда, не из рабочих – дружинник, без револьвера.

Кстати, о попе. Рассказывают, что вскоре после открытия памятника креста в руке у попа не обнаружили, будто нечистая сила вырвала. Дали попу новый, держи, мол, крепче. Не удержал, отъяла опять нечистая сила. И так шесть раз подряд. Почти на глазах у охранников сразу двух дум. Наконец, народные избранники сообразили, что дело не в нечистой силе, а в цене на цветной металл, то есть бронзу или латунь. Решение нашлось мудрое, как все решения депутатов – заменили металлический крест на деревянный. С тем и остался стоять священник при губернаторе. Народу же все равно: козе ли баян, попу ли гармонь, икона ли папуасу – фотографируются кучно и поодиночке под сенью деревянного крестика. В ус не дуют, что не только крест, но и весь памятник поддельный, как бы не натуральный. Опять «ремейк», словом. И между крестом и памятником та лишь разница, что одним люб цветной металл, другим – вдохновляющая идея. Ни то, ни другое на дороге не валяются.

С идеями вообще туго. Хорошо, что таковыми богат Саратов. Во времена былые, почти сто лет назад (1911 г.) рядом, у Липок, был поставлен памятник царю Александру II – освободителю. Чудный был памятник. Хоть и с излишествами, но со смыслом. Сам царь на пьедестале, к которому вели беломраморные ступени, а по четырем углам – благодарные народные сословия, представленные символическими фигурами. Здесь и крестьянин с лукошком, осеняющий себя крестным знамением (видимо, в благодарность за освобождение от крепостничества). И богиня правосудия Фемида с завязанными глазами, с весами и сводом законов в руках (дань законотворческой активности царя). И коленопреклоненная болгарка с девочкой, показывающая рукой на царя (память об освобождении болгар от турецкого ига). И учительница с ученицей – символ просвещения. Набор не случайный и очень выразительный.

А что сегодня символизирует священник с крестом в руках у основания Столыпина? Или, тем более, витязь с неподъемным щитом? Поди ж, догадайся…

Большевики памятник царю на кирпичики растащили. Гранитный пьедестал, правда, экономии средств ради, использовали под Дзержинского, что и сейчас у вокзала стоит. На пьедестале до сих пор отверстия сохранились, куда табличка с царским именем крепилась. Боковые скульптуры растащили по своим учреждениям. Одна, учительница, дожила до наших времен. По примеру большевиков и, опять же, экономии средств ради, ее целиком, как оригинальный памятник, установили в не очень отдаленном месте – в сквере у министерства просвещения. А идею памятника царю решили примерить под Столыпина. Не слишком сообразуясь с масштабом фигур. Сказалось, возможно, пристрастие губернатора Аяцкова к архитектору Вячеславу Клыкову. Клыков «царскую идею» творчески усвоил и освоил, как осваивают средства (со средствами, похоже, дело срослось лучше, чем в случае с часовней «Живоносный источник»). Почти в одночасье в пустующем уголке соорудили очередной «ремейк» (никто и пикнуть не успел), и при немалом стечении народа, крестном ходе и шествии кадетов, а также при участи внука Столыпина, прибывшего по данному случаю аж из Парижа, 17 апреля 2002 года, аккурат к 140-летию со дня рождения Петра Столыпина, памятник был открыт. Так и соседствуют теперь через улицу, но друг от друга отворотясь, «бунтовщик, похуже Пугачева» и усмиритель бунтовщиков.

Кстати тресту «Сарстрой», на реконструкции часовни «обиженному», здесь, тем не менее, дело также нашлось (благотворительность не осталась забытой). Из торца епархиального здания, на котором до того красовалась загадочная гигантская рекламная рука, протянутая в чей-то карман, трестом был сделан «задник». Такой же по типу, как и на торце бывшей партшколы, ныне второй корпус музея Радищева (трестом же и деланный). Точно в театре, возникли декорации из полуколонн и портика. Не хватает здесь, как и везде на памятных местах Саратова, таблички, поясняющей, что к чему в этом ансамбле. Однако, так или иначе, получилось почти так же красиво, как в настоящем театре. И к месту. Сейчас на фоне каменных декораций происходят всякие народные возмущения, иногда очень напоминающие хорошо срежиссированные спектакли. Как бы ради того, чтобы не думал «каменный гость», будто оттого, что снес он балкон, народ и впрямь безмолвствует.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=19022008151837&oldnumber=431