Нерасколовшийся Раскольников

Екатерина БОГДАНОВА

Когда на сцене или на экране оживают литературные шедевры, поневоле с уважением смотришь на того, кто поставил перед собой откровенно не простую задачу. Наверное, московскому режиссеру-постановщику Марине Глуховской, равно как и актерам Саратовской академдрамы, нужно было обладать определенной смелостью, дабы не побояться посягнуть на великое – роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Сдача спектакля состоялась 4 июня.

В русской классике есть несколько хитрых произведений, к которым неоднократно подступались инсценировщики, в том числе и самые маститые режиссеры. При этом частенько амбициозное желание изобразить «в лицах» ту или иную книгу заканчивалось тихим «пшиком». Подобный конечный продукт было бы уместнее назвать «вариацией на тему». Просто потому, что философское и психологическое наполнение иных романов подчас весьма трудно, а то и невозможно передать сценической динамикой.

Вот и на этот раз Федор Михайлович на сцене смотрелся весьма экзотично (хотя, если подумать, чего только с ним ни делали уже и на экране, и на подмостках тоже!). Обилие персонажей, языковые длинноты и плавность, затянутость сцен – все это, как данность материала, из которого пришлось создавать театральное пространство, в итоге привело к тому, что постановка получилась почти эпической – на три с половиной часа, явно из экономии разбитых одним антрактом.

Но нужно отдать режиссеру должное. С самого начала перед М. Глуховской стояла непростая задача: либо вычленить основную составляющую романа, построив сценарий так, чтобы вокруг нее легла только часть эпизодов, тогда как другая часть оказалась бы приглушенной или даже сознательно отброшенной в сторону, либо, напротив, строго придерживаться авторского текста. За основу было выбрано второе. Видимо, произвольно кроить текст, знакомый большинству зрителей еще со школы, у режиссера рука не поднялась. Зато сценарий непроизвольно впал в другую крайность: зрителя с самого начала ориентируют на хорошее владение материалом. Получаемое Раскольниковым и подтолкнувшее его к совершению намеченного письмо от матери так и остается неведомым зрительскому залу, а само убийство старухи-процентщицы и ее сестры Лизаветы совершается где-то в глубине сцены и недостаточно экспрессивно. Более того, публику как будто проверяют на широту знания героев романа. Из-за этого особой цельности у спектакля не получается. Весь он дробится на не совсем связанные эпизоды и в калейдоскопе действующих лиц превращается в некий аналог мыльной оперы. По крайней мере, если в романе многоголосье лишь оттеняет терзания героя и его путь к пониманию и раскаянию, то на сцене эта основообразующая идея произведения чуть ли не полностью утрачивается.

Затянутость некоторых эпизодов, видимо, призвана ослабить общую напряженность действия. Однако с этой задачей авторская задумка не всегда справляется. Раскольников подчеркнуто долго отмывает от следов крови руки и обувь, затягивается сцена поминок в доме Мармеладовых, где нетрезвые гости зачем-то начинают распевать за столом разудалые немецкие песни. Честно говоря, несколько удручает и Сонечка Мармеладова, которая из по-достоевскому кроткой, сострадательной и болезненной девушки на подмостках превращается в весьма самоуверенную и чуть ли не нагловатую взрослую барышню, лихо опрокидывающую стопки «за упокой».

Зато оживление в действие пьесы с лихвой привносят другие детали. Например, всячески обыгрываемый чайник. На длинной цепи он свисает с потолка ближе к краю сцены. Время от времени из него то наполняется таз, то он с чувством выливается кому-нибудь на голову, а то, напротив, пытается послужить героям странным подобием фиксированного метательного снаряда и частично выплескивается в зрительский зал. Спору нет, лучший способ оживить публику придумать, наверное, трудно. Этим же целям способствуют возгорающееся на сцене настоящее пламя (потушенное с помощью того же предмета), разбрасываемые Раскольниковым стулья и весьма реалистичный хлопок револьверного выстрела.

Особого внимания заслуживают декорации к спектаклю. Они двухуровневые, что не стесняет актеров и в то же время сообщает действу необходимый размах. Интересно решение роли стола, за которым герои пьют чай или справляют поминки, при этом на нем же сидят на стульях, танцуют и даже умудряются разыгрывать откровенные сцены. Несколько разочаровывает лишь каморка Раскольникова, которую поистине трудно угадать в просторных декорациях помещения, волею только зрительской мысли трансформирующегося в разные места и комнаты в зависимости от происходящего на сцене.

Зато очень заботливо подобрано музыкальное сопровождение пьесы. Чуть ли не каждый эпизод сопровождается хитами разных лет в исполнении Высоцкого, Сукачева, Лещенко, Сокольского, Козина, Жемчужной.

Таким Достоевский и намерен остаться жить на саратовской сцене.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=20062007125124&oldnumber=401