«Сердца созвучные, заплакав, сблизят нас…»

Вадим РЕВИЧ

6 апреля состоялся концерт пианиста, профессора Саратовской консерватории Сергея Вартанова. Афишу концерта, помимо того, что содержит любая афиша, украшал «эпиграф»: Учитель и ученики. И поскольку вечер, видимо, имел сугубо внутривузовский профиль, большинству, вероятно, смысл, вложенный в эти строки, был ясен.

Вечер начался Ми-мажорной прелюдией и фугой Баха (II том «Клавира хорошего строя»), сразу же вызвавшей недюжинное удивление тем, как странно артист обращается с роялем. Достигнутая им звучность очень напоминала акустику собора с характерной реверберацией высоких сводов. И такой взгляд на клавирного Баха не может не удивлять, ибо как бы широко ни трактовалось понятие «клавира» в качестве синтезирующего все клавишные инструменты баховской эпохи, основание для экспериментов, подобных нынешнему, находишь лишь в транскрипциях органных пьес великого кантора.

Не особо замечательным нужно признать и помещение в программе «Эстампов» Дебюсси между музыкой Баха и Бетховена. Просто потому, что оснований к тому что-то не видится. Тем не менее, в пьесах Дебюсси пианисту многое удалось именно в сфере звучаний, ибо и композитор любил сочетать крайние регистры фортепиано, и для Сергея Вартанова хрустальные голоса дискантов – излюбленная струна его «лиры». Вообще же, не однажды за вечер на ум приходило сравнение, отнюдь, правда, не буквальное, со строчками одной старой рецензии: «…случайно победит значительную трудность, а рядом окажется несостоятельным в пустяках». При этом, разумеется, я менее всего имею в виду трудности технические; скорее уж – весь комплекс задач, стоящих перед артистом. И в этом смысле оба капитальных номера программы – сонаты Бетховена (op. 111) и Листа (h-moll) – удовлетворили, к примеру, меня всего лишь наполовину. Так, весьма относительно, я бы сказал, подвластна артисту виртуозная стихия, не техника. Я подразумеваю здесь требование Ф.-Б. Бузони «преодолевать трудности с грацией». Органичнее же всего прозвучали у пианиста лирико-созерцательные, «фаустианские» эпизоды листовской сонаты (и снова – верхний регистр!), тогда как разделы вроде Grandioso удались ему разве лишь в репризе. Так же, или примерно так, обстояли дела и в музыке Бетховена: малопонятные трудности пианист испытал в Ariette’е с темпами подвижных вариаций, да и сама тема Adagio molto была взята слишком уж скоро, в духе М. Юдиной, без всякого molto. А наряду с этим – великолепно звучавшие воздушные трели «финала»! Но вот что действительно удалось пианисту, так это последний номер программы, и в этом смысле нельзя не оценить тонкую стратегию замысла, коей подчас в принципе лишены многие и многие артисты. Листовско-вагнеровскую «Смерть Изольды» профессор Вартанов воплотил едва ли не идеально, выказав при этом замечательное умение петь на своём инструменте, «петь одним голосом» (по выражению М.И. Гринберг) и на сей раз в среднем, «теноровом» регистре фортепиано. Сыгранная на бис баховская прелюдия h-moll (в транскрипции А.И. Зилоти) вполне достойно подвела итог концерту, хотя и взята была в слишком, на мой вкус, подвижном темпе.

Резюмируя сказанное, хочется сказать ещё вот что. На мой взгляд, артистам, и особенно тем, кто выказывает вкус и понимание в этом вопросе, стоило бы куда внимательнее относится к сложному (кто же спорит?) делу составления программ своих выступлений, дабы несколько лучше сочетать свои идеи со своими же возможностями. А то, признаться, очень бы не хотелось дожить до того, когда ситуация в отношении фундаментальных пьес мирового репертуара (и отнюдь не только пианистического!) у нас станет склоняться в сторону того, о чём можно прочесть в «Размышлениях и воспоминаниях» Рихарда Штраусса. Эпизод сей касается выдающегося немецкого пианиста и дирижёра, одного из любимейших учеников Листа, Ханса Бюлова, ассистентом которого 20-летний в ту пору автор «Саломеи» состоял в Мейнингене. «В доме Бюлова я пережил чудесные часы! Однажды он играл мне вальсы Иоганна Штрауса. Как-то я сопровождал его в Веймар, где он должен был выступить на вечере камерной музыки. Как всегда, в Веймаре он был раздражён и уже на вокзале набросился на встречавшего его дирижёра Мюллер-Хартунга: «Веймар – проклятая дыра, где никогда не исполняется ни одна брамсовская симфония!» – «Но, господин доктор, я играл здесь все симфонии Брамса!» Бюлов (едко): «Но как!!!»

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=16042007174422&oldnumber=393