Официальный сайт
|
|
Александр ДАВИДЕНКО
В галерее имени В.О.Фомичева новая экспозиция. Кроме нескольких больших высокопрофессиональных работ, основная часть – сравнительно небольшие этюды, великолепное качество которых убедительно говорит о том, что художник был прекрасным мастером и малых форм, умевшим скупыми средствами, лаконичным языком передать эмоциональное разнообразие в восприятии окружающего мира, его колористическое богатство и поэтическую приподнятость, казалось бы, простых, даже будничных, сюжетов.
Подходы к изображению пейзажа у Василия Фомичева различны. Наряду с «видовым» («Над Волгой. Село Рыбное», 1977), когда преобладают общие планы, заполненные светом и воздухом, когда пространство развивается и в ширину, и в глубину, когда «...главным является общее, которому подчинены частности...» (А. Федоров–Давыдов), нередко используется иной принцип. Он заключается в большей камерности, фрагментарности, акцентировании внимания на переднем плане, превращении дальних планов в некоторый фон, дополняющий и развивающий впечатления, порождаемые не всем далевым видом в равной степени, а эмоциональным центром («Ручей в лесу», 1990). Кроме них, часто встречаются и промежуточные модели.
Разнообразен и характер живописного мазка мастера: иногда он деликатный, воздушный, почти эфемерный, словно испаряющийся под летним солнцем («Волга. Рыбацкая шхуна», 1978), иногда агрессивный и напористый, по-«цорновски» размашистый, решительно вторгающийся в живописную плоть, взрывая и преобразуя ее («Лодочки у берега», 1975), словно формируя земную твердь и иную материальность. Обычный осенний день («Протока», 1975), когда уже солнце не греет, но еще не мучают дожди. Трава пожелтела, и обнажилась их структура, но деревья не спешат менять свой летний наряд, они силуэтами просматриваются на фоне дальнего леса и словно растворяются в сизой дымке, спустившейся с серого неба. За плотным, однородным облачным покровом ощущается присутствие солнечного диска, свет которого, просочившись сквозь завесу, бликует на неспокойной поверхности протоки. Все это написано легко и обобщенно, скорее намеком, нежели тщательной проработкой, а о деталях и тонкостях догадываешься по едва заметным признакам. Этот этюд показывает больше, чем иная большая картина. Этюд «Первая зелень», 1992, вызывая некоторые ассоциации с пейзажами К. Тройона, с их поэзией сельского быта, является примером воздействия магии художественного преображения действительности силами талантливого живописца, превращения легкой условности в уверенную реальность. Простые и случайные, казалось бы, пятна: поперечные, продольные, вихреобразные, мелкие и крупные, прозрачные и плотные, тонкие и широкие – все это воспринимается вблизи, как хаотически распределенные по поверхности краски. Но по мере увеличения расстояния до изображения происходит чудо: они превращаются в прекрасно организованный и тонко проработанный этюд картинного типа. Здесь и стадо коров, пасущееся на лугу, и роща с еще не распустившимися листьями, и холодная, спокойная поверхность реки, лишь недавно освободившаяся ото льда у самого берега, и бурное весеннее небо. Сложный мотив технически решен легко и виртуозно, что подчеркивает высокое мастерство художника.
Индустриальный пейзаж «Завод Большевик на Волге», 1978, как и жанровая работа «Разгрузка щебня», 1970, в большей степени являются пейзажами, в главном они решены именно так. Барки, буксиры, краны, металлические конструкции, трубы и заводские корпуса, автомашины и группы людей чрезмерно не акцентированы. Они растворены в дыму и пыли, введены в интерьер Волги, которая в данном случае не играет роль стаффажа, а становится важным компонентом сюжетной работы. Это не позволяет сосредотачиваться на бытовых деталях или на трудовом процессе, заставляя воспринимать жанровый элемент как доминантную, но, все же, часть пейзажа, решенного цельно и с большим чувством.
Глядя на этюд «Майская зелень», 1991, чувствуешь тот восторг, то счастье, которое испытывал художник при виде набирающей силу жизни. Сочный цвет молодой травы и свежих, недавно распустившихся листьев, лесным пожаром прошелся по острову, оставив лишь небольшие пятна нежного весеннего неба с яркими белыми облачками, да глубокую синь Волги, едва различимую за стволами негустой рощи. Мелкие разноокрашенные вибрирующие мазочки создают ощущение свежего ветра, шевелящего листву; их шорох даже слышится. Мягкая, податливая трава, от легкого дуновения припадающая к земле, прописана более длинными и широкими мазками. Вся работа очень импрессионистична и проникнута тонким лиризмом, а цвет отличает повышенная звучность.
Небольшая работа «Домик лесника», 1961, в серой гамме, с легкими акцентами на сугробах, с темной, старой избой и тяжелым фоном, смазанным рано наступившими сумерками, решен в чрезвычайно узкой цветовой гамме. Только на полутонах и тончайших переходах от темно-серого к грязно-белому создается замечательный, эмоциональный образ земного одиночества, оторванности от цивилизации, погружения в спокойные, несуетные размышления о вечности мира и краткости человеческой жизни.
Этюдная легкость и свежесть восприятия уступают место в больших работах неспешной вдумчивости, выявлению типичного и характерного, утверждению главного, наиболее важного, что, с точки зрения художника, точнее всего определяет его собственные взаимоотношения с Волгой, как символом той природы, частью которой является и человек. В одной из работ («Старые баржи», 1962) хорошо передано чувство легкого сожаления, возникающего при виде тесной протоки, заполненной замершими на приколе посудинами. Старые суда производят впечатление пыльных артефактов, символов уходящей красоты и бренности всей жизни. Умирая, они излучают какую-то энергию грустного обаяния. Это удачная попытка преодолеть тяготение повседневной, суетной чувственности, подняться над эффектной и выразительной частностью. В ней видно, как временная составляющая становится зыбкой и достаточно условной. Хотя в картине угадывается какое-то действие, событие, но его активность сведена к минимуму, а оно само превращается в «... вечно длящееся состояние как выражение гармонии бытия...» (А. Федоров-Давыдов). Замечательный русский художник К. Коровин словно имел в виду неравнодушные, эмоционально насыщенные работы В. Фомичева, когда говорил: «Пейзаж не имеет цели, если он только красив. В нем должна быть история души, он должен быть звуком, отвечающим сердечным чувствам». К этому определению хочется безоговорочно присоединиться, поскольку оно в полной мере соответствует творческому наследию нашего земляка.
Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=22022007183454&oldnumber=387