Под одной обложкой – да врозь

Анна САФРОНОВА

Пьесы нынче издаются редко: современный человек больше привык к сценическому воплощению пьес, в качестве объекта для чтения они почти утратили популярность. Тем более интересно взглянуть на редкую птицу — книгу пьес двух авторов – Татьяны Москвиной и Сергея Носова, вышедшую в издательстве «Лимбус-Пресс». Название книге подобралось самое нейтральное – «Истории» – видимо, потому, что очень уж трудно было посадить под одну «шапку» двух совершенно разных авторов.

Татьяна Москвина в первую очередь известна как воинственный театральный критик, и легко представить себе, как потирают руки искусанные ею служители Мельпомены: ужо почитаем, сама-то чего может?

Может Москвина-драматург, увы, до обидного мало. Четыре пьесы Москвиной, возможно, и «заиграли» бы в какой-нибудь крутой режиссерской интерпретации, читать же «как литературу» из этих четырех можно лишь одну – но начнем с начала.

Пьеса первая: «Хорошая жизнь и прекрасная смерть господина Д.». Господин Д. – это Дракула, который, разумеется жив и в ХХI веке. То есть слава Богу, в конце пьесы, как и было обещано, он помирает, но дело его, разумеется, живет. На протяжении 43 страниц Дракула москвинского пошива уныло (для читателя) соблазняет юную Алису. Читать просто невозможно.

Пьеса вторая: «Одна женщина». На самом деле их гораздо больше, я вот насчитала четыре. Актриса (раз), которая читает монологи: женщины-критика (два), женщины-алкоголички (три), и «женщины вообще» в ожидании свидания (четыре). На самом деле Москвина права — женщина одна. Истерическое существо среднего возраста, которое, вне зависимости от рода, так сказать, занятий, публично мотает нервы себе и, самое обидное, читателям.

Четвертая пьеса (о третьей чуть позже) – «Рождение богов»; это местами рифмованная фантазия на мифологические темы – боги решили пожить в облике людей, и что из этого вышло. То, что с ними происходит – опять таки-банальные семейные разборки, и оттого, что они «боги», читать не веселее.

Читать у Москвиной можно только одну пьесу – «Па-де-де», во всяком случае, первую ее часть, «Па-де-де №1. Развод по-петербуржски». Во втором «Па-де-де» избыток морализаторства, в третьем – опять бабий надрыв. Зато в первом есть ирония – это «сильное звено» Москвиной, — и текст удался. Такая картинка: не очень молодая и не очень устроенная (семья есть, но все как-то не так) женщина Люся трепетно ждет в гости свою давнюю романтическую привязанность, старого друга с некой туманной надеждой на что-то. Ведется романтический разговор с откровениями, покаяниями, и было бы так, как это обычно у Москвиной, но есть спасительный персонаж – невидимая мама за стенкой, и ее реплики и комментарии к разговору этой парочки отлично сбивают пафосность: «Лю-уся-а! Костя (это – муж героини. – А.С.) опять ест! Весь рассольник съел!», «Лю-у-у-у-ся-а! Костя ест тушеную капусту! Все съедено! Я завтра уезжаю!», и наконец, ехидное – «Концерт окончен?». В общем, весело, еще бы убрать из текста эстрадные (в худшем смысле слова) стихи.

Пьесы Сергея Носова (как и прозу) читать можно и нужно. Первая же пьеса — «Табу, актер!», в которой драматичность доведена до крайности, до абсурда, — потрясает. Абсолютно одинокий человек разговаривает сам с собой, с грубыми деревянными куклами собственного изготовления, они для него живые, это его близкие, его прошлое. Он, между прочим, не актер, а название пьесы – анаграмма слова «табуретка». Посреди комнаты (сцены) – частично обструганный столб с нарисованными контурами, недоделанная кукла, и – только попробуйте себе представить это! – к этому предмету обращен «пиковый» фрагмент монолога: «Что стало с нашей Прекрасной страной, папа? Мы ведь жили в Прекрасной стране. Небо над нами было просторным, воздух был прозрачен и чист. Птицы на деревьях вили гнезда, в полях стрекотали кузнечики. Каждый из нас умел мастерить скворечник, каждый знал, что такое календарь природы!… (…) Мы знали, чем «плохо» отличается от «хорошо». Детям не разрешали играть со спичками!..» Пересказывать пьесы Носова, как любую небанальную вещь, нельзя, дело ведь не в сюжете, а во многих смыслах происходящего.

Страшно. Пьесы – а их в «Историях» пять (помимо вышеупомянутой, «Тесный мир», «Страшилки обыкновенные», «Осенняя смена меню», а еще «Берендей», в свое время поставленный нашей Академдрамой) — действуют и без всякой сцены, просто при чтении. Все они очень разные, но в целом об одном – мир абсурден, но страдание и боль – реальны. И вместе с тем тягостного впечатления – нет. Здесь я с удовольствием присоединюсь к мнению Виктора Топорова: «…он, похоже, прирожденный драматург: его пьесы, ничуть не менее мрачные, чем у Москвиной (а в чем-то даже более безысходные), «духоподъемны» объективно – благодаря буквально искрящемуся в них таланту».

Обидно, что издатели не припомнили классического совета – «В одну телегу впрячь неможно коня и трепетную лань»… Две половинки книги не срослись, а остались — каждая сама по себе. Врозь.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=29052007145608&oldnumber=377