Замок с большим секретом

Вопросы задавала Наталья ЛЕВЕНЕЦ

Дмитрий Иванович Трубецков — член-корреспондент Российской академии наук, соросовский профессор, ученый с мировым именем, создатель и научный руководитель факультета нелинейных процессов СГУ, бывший ректор классического университета. В ситуации глубокого конфликта, который развивается в этом вузе, на баррикады не лезет, и вообще, представляется человеком слишком сложным для классификации “свой–чужой”. Он — как дверца, к которой не подобрать ключа.

— Дмитрий Иванович, каким, по-вашему, должен быть СГУ?

— И Петр I, и Лейбниц определяли университет как учреждение, где процесс получения образования соединен с научным процессом. А после и Гумбольдт заявил, что принцип синтеза науки и образования должен быть основным для классического университета. Поэтому университет по определению — совокупность ученых, которые ведут преподавательскую деятельность. Не о том речь, что каждый должен сделать великое открытие. Наука создается из фона, в котором работает множество людей, из этого фона вылезают полезные сигналы, которые и являются открытиями. Но развивать науку можно по-разному. Можно об этом много говорить и выпускать призывающие инструкции. Можно оскорблять тех, кто занимается фундаментальными исследованиями, задавая вопросы типа: “А кому это надо?” или “Я не понял, зачем все это?”. А не понял, потому что уровня для понимания не хватает. Можно твердить “инновации”, инновации”, не понимая, что за этим стоит. Другое дело — сначала создать научную группу, из которой вырастает научная школа, а из нее потом родится новый факультет или новое научное направление.

— Еще недавно в СГУ существовало четыре научно-исследовательских института, теперь остался один. Этот шаг — благо для науки?

— НИИ были чрезвычайно важны для университета. Я считаю совершенно неверным объединение их в один. В 1996—1997 годах такая идея рассматривалась, но причина была в тяжелейшей экономической ситуации. Мы обсудили идею и пришли к выводу, что объединять НИИ в один институт нельзя. Что это за университет, в котором один НИИ, пусть большой? Второе: кто возглавит такой институт? Пора энциклопедистов прошла, и прошла навсегда. Даже самый крупный ученый не сможет охватить и физику, и химию, и геологию. И еще есть множество причин не делать этого. Даже создавать какой-то коллегиальный орган, совет директоров не нужно. Что мы будем делать? Деньги делить? Но все равно мы до конца не сможем понять важность исследований коллег. Так что мы решили тогда сохранить институты. И они были живы, реально работали. Вообще, в сегодняшней ситуации мне хочется вспомнить слова Лоуренса Брэгга, который занял после Эрнеста Резерфорда пост директора знаменитой Кавендишской лаборатории в Кембридже. Брэгг сформулировал три запрета: нельзя возрождать былую славу, не надо заниматься чем-то только потому, что это модно, и нельзя обращать внимание на насмешки теоретиков. Под теоретиками тут можно понимать и тех, кто говорит: “Зачем нам фундаментальные исследования, мы все, что надо, купим”. Как же поступил Брэгг? Он стал помогать тем, кто занимался новыми вещами. Результатом стали появление новой науки, радиоастрономии, и открытие двойной спирали ДНК. Вот и мы должны идти именно таким путем, а не объединять четыре автономных НИИ в один.

— Я думаю, что университетские НИИ — это не современные факультеты-новоделы, которые сейчас создают буквально на пустом месте. НИИ, которые учреждались еще в советское время, должны были доказывать свое право на существование.

— Да, вырастить институт очень непросто. Нужна либо научная школа, либо яркая личность. Наш НИИ физики нелинейных систем был образован при факультете нелинейных процессов. В основе того и другого лежит долгая история. Основу современных исследований НИИ заложил еще мой учитель Владимир Николаевич Шевчик, написавший ряд работ о колебательных и волновых процессах в электронике. И мы сегодня занимаемся нелинейной динамикой применительно к электронике, к взаимодействию электронных потоков с электромагнитными полями. А если совсем углубиться в историю, то можно вспомнить, что в 1945 году был приказ Сталина о создании факультетов радиофизики в Нижнем Новгороде, Томске и Саратове. Некоторое время в СГУ существовал полностью “закрытый” второй физический факультет, стоял даже вопрос о строительстве отдельного корпуса. Но пока согласовывали площадку, Сталин умер, а после его смерти второй физический был преобразован в радиофизическое отделение, потом оно распалось на отдельные кафедры. В общем, когда появилась группы нелинейной динамики, я решил, что не надо повторять ошибку предшественников. Надо создать первый в России и до сих пор единственный факультет нелинейных процессов. Когда мы защищали в Министерстве образования РФ новую экспериментальную специальность “физика открытых нелинейных систем”, мне на экспертном совете задали вопрос, почему эта специальность должна появиться именно в Саратове. А потому, что у нас уже была научная школа по этой тематике, и даже не одна. Группы, возглавляемые профессорами Тучиным, Анищенко и мною, занимаются разными аспектами нелинейной динамики и составляют единое мощное направление. Даже в Нижнем Новгороде, где нелинейными процессами начали заниматься раньше нас, признали, что центр исследований в этой области смещается в Саратов. Сегодня наша специальность настолько авторитетна, что по поручению Минобрнауки мы должны передать технологию обучения в университеты Нижнего Новгорода и Ижевска.

— Говорят, именно нижегородские ученые называли в свое время Саратов электронным Парижем.

— Да, в советское время наш город был законодателем мод, создателем новинок в этой самой передовой сфере. Но это прошло. Надо понимать, что изменились условия, изменились потребности экономики. С другой стороны, если мы не хотим растерять наш научный потенциал, нужно, чтобы в вузах оставалась молодежь, чтобы у нее было место, где можно работать, заниматься наукой. Нужны кадры, иначе наука в университете погибнет. Система университетских НИИ была оптимальна. А новый гигантский суперинститут, который возник сейчас, — что это? Я в свое время отказался возглавить такой НИИ, когда обсуждалась идея объединения. Я уж точно энциклопедистом себя не считаю. Необходимо, чтобы каждый институт возглавлял крупный ученый, значительная фигура в своей области знаний, иначе разговаривать с ним в научном сообществе не будут, а значит, всерьез такой институт не будут принимать. Не говоря уж о том, что из-за такой централизации все операции идут через мелкое сито единой бухгалтерии, а это долго, неудобно, а в результате — непрофессионально. Реструктуризация, может быть, и нужна, но она должна осмысленно идти на пользу делу. Поэтому я убежден: нельзя, чтобы в университете был один институт, нужно разумно большое количество НИИ, завязанных на факультеты. Я считаю, что у нас была в свое время создана образцовая структура: научно-образовательный институт “Открытые системы”, в который входят лицей, факультет, НИИ и собственный редакционно-издательский комплекс, на котором издается всероссийский журнал “Прикладная нелинейная динамика — известия высших учебных заведений”.

— А теперь от НИИ осталось всего лишь отделение. Я слышала, сделано это было для того, чтобы лишить НИИ и факультеты, в том числе и финансовой, самостоятельности…

— Сегодня все финансы проходят через единую бухгалтерию, о нерациональности которой я уже говорил. Фактически появилась лишняя надстройка, требующая неимоверного числа бюрократических бумаг и отчетов. Что касается финансовой прозрачности, то сразу после выборов нового ректора в структуру, через которую нами проводилось грантовое финансирование, на всякий случай нагрянули люди из компетентных органов. Проверяли очень тщательно, но проверки искомых результатов не дали.

— На мой взгляд, один из ключевых моментов дискуссии вокруг СГУ связан с ролью полицейских структур. Одни говорят, что их влияние опасно усиливается, другие отвечают: чего, мол, вы расшумелись, жизнь-то продолжается, научный поиск в СГУ идет. Правда, идет?

— Конечно, идет. Недавно наш факультет выиграл грант Министерства образования “Ведущая научная школа России”. Мы подали заявку на новый грант Фонда гражданских исследований США и Минобрнауки. По-прежнему активны ранее созданные научные структуры: НОЦ “Нелинейная динамика и биофизика” и Международный институт общественных наук. Но подобных им новых крупных проектов нет, насколько я знаю. И это тревожно, потому что Министерство образования и науки недавно опубликовало перечень критериев, по которым будут определять, войдет ли университет в категорию инновационных. В число таких критериев входят крупные научно-образовательные, международные программы, а также письменные отчеты ректората о своей деятельности, в том числе финансовой.

— Насколько я знаю, с этим проблема. При вас ректорат отчитывался?

— Да, регулярно. Мы такие отчеты выпускали, факультеты их получали, анализировали цифры. Было бы полезно и сейчас это сделать, тем более что это обязательный критерий. Конечно, прекрасно, что депутат Госдумы Вячеслав Викторович Володин пообещал значительное финансирование на ремонт университетских общежитий, на реставрацию корпусов. Это очень серьезно, ведь статус университета зависит в том числе и от материальной базы. А инновационный статус — это совершенно другое финансирование, для нас это важнейший вопрос.

— Как вы расцениваете появление новых факультетов — юридического и экономического?

— Я ничего не имею против новых факультетов, тем более что дается 50 бюджетных мест. Речь идет о том, как их создавать. Раньше кафедры долго росли, прежде чем становились основой новых факультетов. Я сам предлагал, когда был ректором, создать факультет экономики и права, но с условием, чтобы в него одновременно вошли профильные кафедры с мехмата, исторического факультета и ФГСН. Ведь должна же быть изюминка, предлагаемый факультет должен быть необычным, не должно быть повторения. Да и в точности сделанное другими не повторишь — хуже сделаешь. А что делать с реально существующим отделением юриспруденции на истфаке? Кроме того, есть такой чувствительный момент: люди, которые преподают юридические науки, получают значительно больше, чем профессора университета. Причины на это есть, но принять это старому профессорско-преподавательскому корпусу тяжело. Лет пять растет нормальный новый факультет. Ни к чему спешить.

— Коммерция в классическом университете возобладает, как по-вашему?

— Какая коммерция? Коммерций много, я признаю одну. На мой взгляд, должны быть две группы студентов, которые принципиально отличаются не только тем, что одни платят деньги, а другие нет. Те, кто платят, должны получить знания, достаточные для их будущей карьеры. И трудно от них требовать, чтобы они напрямую способствовали интеллектуальному развитию университета. В другую группу входят молодые люди, для которых университет не просто учебное заведение, а их родительский дом на всю последующую жизнь. То, что испокон веков называлось “альма-матер”. Именно на этих студентов опираются в своей работе преподаватели. Именно из них вырастают следующие поколения учителей. Разумеется, между членами этих групп возможны взаимопереходы. Такая система может еще сохранить университетский дух. Но когда уходит дух сверху, тогда и студенты меняются. Если они видят, что можно плохо относиться к преподавателям, не считаться с их мнением, не уважать личность, то и сами они будут относиться соответственно и друг к другу, и к окружающей действительности. Я этого не хочу.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=16122005164122&oldnumber=327