Любовь Романова: жизнь после жизни

Анна САФРОНОВА

В Доме-музее Павла Кузнецова открылась персональная выставка Любови Романовой (Сапожниковой). Это первая ее выставка — увы, посмертная. Ситуация для публики, казалось бы, привычна — уходит из жизни художник, которого не замечали, несмотря на все его усилия, и начинается посмертная суета — вспоминают, выставляют, интересуются "судьбой" и так далее.

Никаких внешне ярких событий в ее жизни как будто и не происходило. Родилась в селе в Петровском районе. В трехлетнем возрасте с мамой поселилась в Саратове, где и прожила практически всю свою жизнь. За исключением пары туристических поездок и кочевья по районам Саратовской области в поисках работы она, кажется, нигде больше не была. Что было в Саратове? Художественное училище (училась вместе с Аллой и Романом Мерцлиными, Юрием Суриным, Татьяной Хахановой). И если "круг ее увлечений был достаточно широк" (по "списку" ее мужа Александра Романова — китайская и японская культура, философия, изучение христианства и др.), — то даже коротенького перечня событий, связанных с профессиональной деятельностью, составить не удастся. Любовь Романова не просто не участвовала в публичной художественной жизни города — кажется, она и не замечала, что такая есть. Или больше того, любая публичность была противопоказана ее натуре: предпочитая уединенный образ жизни, она часто отказывалась выслушивать и воспринимать информацию о внешнем мире, потому что эта информация немедленно превращалась для нее в зрительные образы. "Люба никогда не хвалила и не ругала. Если ей что-то нравилось, это было видно по лицу. Ленивое и меланхоличное, со свободными, ярко выраженными русскими чертами, оно на какое-то время оживлялось, глаза начинали сиять от удовольствия, на бледных щеках вспыхивал румянец… Если же что-то не нравилось, Люба просто не замечала этого, отворачивалась и старалась не впускать в себя. Это касалось и каких-то жизненных ситуаций. Ее хрупкая нервная система не выдерживала никакого напряжения. И тот негатив, что все-таки приникал в ее душу, так глубоко ранил, так остро вонзался в нее, что навсегда оставлял свой след. Видимо, именно эта особенность ее и погубила" (из воспоминаний Нелли Кременской).

Любопытно, что даже в кратких воспоминаниях о Романовой, собранных "по случаю", то есть к выставке, есть совпадения, а есть кричащие противоречия. Татьяна Хаханова: "Годы учебы в художественном училище — это самые чудесные годы. Было весело, беззаботно. Особенно летняя практика. Рядом работали Роман Мерцлин, Алла, Сурин. Люба не уступала никому. Талантливая, работоспособная. Мы все писали в куче, шумно спорили, а Люба всегда куда-то исчезала. Она любила писать в тишине, в уединении. Она как бы пряталась от людей, от самой себя". Нелли Кременская: "Ленива была Любаша патологически. При врожденном чутье ко всему прекрасному (в музыке, литературе и, разумеется, в изобразительном искусстве) в художественном училище она, как сама признавалась, не вылазила из компании двоечников…" В общем, в жизни всегда есть место мифам. А самый достоверный рассказ о внутренней жизни Романовой (она умерла 29 августа 2004 года) — в ее картинах.

В Доме Павла Кузнецова выставлено более 30 работ (и это примерно две трети из всего наследия Романовой). Большинство картин написано до 1985 года, до рождения дочери. Ни одна из картин не имеет ни названия, ни точной датировки — вот уже верное свидетельство того, что они даже втайне не предназначались художницей для "светской" жизни. Также становится очевидно, что Любовь Романова вовсе не была недосягаемой для влияний. Вячеслав Лопатин, отреставрировавший картины к выставке, пишет: "Первое сумбурное впечатление — не нашла себя. У Любы картины будто несколькими художниками нарисованы". Вячеслав Лопатин, Людмила Перерезова, Виктор Чудин — эти художники, обычно называемые "кругом Гущина" -— ближайший круг общения для Романовой, и их влияние, как и гущинское, вряд ли можно отрицать, даже пользуясь заношенной формулировкой "самобытный художник". Эпитеты к самобытности Романовой будут подбираться, вероятно, еще долгое время, сопоставимое с долгим отсутствием ее в художественной жизни города.

Одна из центральных картин экспозиции — "Цыгане" (нельзя попутно не сказать о блестящей работе Вячеслава Лопатина, восстановившего работу после пожара в доме Романовых на Агафоновке). Многофигурная композиция, каждое лицо характерное (может быть, утрированно), запоминающееся. И детали запоминающиеся — большие туфли с чужой ноги на девочке-цыганке, например. Многофигурных композиций у Романовой много, и они говорят о том, что художница, несмотря на замкнутось и закрытость от всех, обладала не просто зорким, но и порою весьма ироническим взглядом на людей. Много выразительных портретов. И в общем-то становится понятно, что окружающий мир, в том числе и в своих социальных проявлениях, был художнице небезразличен.

Одна из запоминающихся работ условно названа "Трюмо". Необычная композиция: как будто в центре одной работы помещена другая, близкая по тону: такой натюрморт на фоне пейзажа (или почти пейзажа). Фантазия на тему фрагментарности\единства мира? Может быть. Непонятного в картинах Романовой достаточно. Почему она оставляла вокруг завершенной работы поля разной ширины, загрунтованные в уровень красочного слоя? Предполагала их записать? Или это продуманный ход — как бы "ограждение" от внешних деталей: пусть картина не сливается с фоном "из жизни"? Для интерпретаций — неограниченные возможности, но даже неразрешимые вопросы уместнее и честнее, чем популярные на саратовских художественных просторах сентенции вроде "кого мы потеряли!" и "какого мастера мы открыли!"

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=19092005121202&oldnumber=315