Кто есть кто, что почем, или Рыночные сюжеты отечественного капитализма

Анна САФРОНОВА

В новом романе Алексея Слаповского "Они" (М.: ЭКСМО, 2005) такое количество сцен торга, купли-продажи-обмена, что даже Николаю Васильевичу Гоголю с его известным покупателем виртуальных душ не снилось. Ну, с кем торгуется Чичиков? — по пальцам можно пересчитать — Манилов, Коробочка, Ноздрев, Собакевич…

То ли дело у Алексея Ивановича Слаповского. Все поголовно продают-покупают, и всё без исключения подлежит купле-продаже: души, отнюдь не виртуальные, тела, связи, чувства, престиж, свобода, любовь и так далее, и тому подобное. Здесь я на время оставлю без внимания высокие помыслы автора романа и изложу рыночную суть повествования, которая не сразу проглядывает за крепким детективным сюжетом.

Двенадцатилетний Кирилл (он же Килька, он же Килил), понимая свою неконвертируемость в жестоком мире отечественного капитализма (а также иллюстрируя идею автора: укравший копейку не подлежит осуждению тех, чья власть построена на воровстве миллионов), побирается на рынке. Однажды судьба ему улыбается по-крупному, и он тащит у рассеянного богатого дяденьки Карчина сумку с документами государственной важности и десятью тысячами долларов. В результате чего Карчин, вполне конвертируемая личность, начинает резко терять в весе (в переносном, конечно, смысле). В поисках сбежавшего воришки он сталкивается с семьей Килила. Отчим мальчика, писатель Геран, удин по происхождению, зарабатывает на жизнь мелкой работой на автостоянке и параллельно скорбит о несовершенстве человеческой природы. Ольга, мать Килила и еще двоих детей, суть женщина, то есть существо слабое, к которому ни муж, ни автор претензий не предъявляют. Жизнеспособный Карчин, социально чуждый этой семье, характеризует своих антагонистов так: "Бл…, знаю эту породу: Достоевского читаем, а самим ж… прикрыть нечем!". Конфликт, как видим, налицо. Однако потерявший в весе Карчин все острее начинает чувствовать, что быть акулой капитализма — хорошо, а вот рыбкой помельче — очень даже скверно. В связи с чем пересматривает свое отношение к действительности и, в частности, к женщинам. Следствием чего является его краткий роман с матерью Килила, и в этом дуэте каждый умело ведет свою торговую партию: Лена, кокетливо сомневаясь в своей высокой рыночной стоимости: Ты сообрази, у меня и сейчас на лице все мои сорок лет, а что через пять лет будет?" Карчин, великодушно набавляя цену: "У тебя красивое лицо. Штучное. Оригинальное. (…) Ну захочешь — сделаем подтяжки какие-нибудь…"

Сделка, однако, не состоялась. Фортуна, сожительствующая с золотым тельцом, вернула свою милость Карчину. Мелкого воришку Килила обирают жулики покрепче, и от первоначально украденного капитала ему удается сохранить лишь маленькую толику денег, которой, впрочем, достаточно для дальнейшего счастливого существования с матерью и Гераном в деревне, то бишь на обочине капитализма. Там, конечно, тоже волчьи законы, но не до такой степени.

Параллельно развиваются другие сюжетные линии. Сестра Килила очень удачно продает свои внешние данные в качестве ресторанной танцовщицы, но ее карьере мешает природное равнодушие к мужскому полу, чего мужской пол ей не прощает. Она становится жертвой насилия со стороны Шацкого, ставленника Карчина — тот, вместо того, чтобы "раскручивать" девушку на предмет поимки малолетнего брата, начинает испытывать к ней непрофессиональное половое влечение. Сцена торга: "Ладно, — сказала Полина Шацкому. (…) Тогда признаюсь. Я боюсь.

— Чего боишься?

— Что обманешь. Мне гарантию хорошо бы.

— Денег, что ли?

— Да, только не обижайся.

— И сколько?

— Ты вообще знаешь, сколько девушки с моими данными берут?

— Не знаю, — соврал Володя. — Но я тебя хочу женой сделать или подругой хотя бы, а не любовницей за деньги…" И так далее.

Эта сделка состоялась, но — у капитализма свои прихоти — без особой прибыли для торгующих сторон. На три тысячи долларов, полученных от Шацкого, Полина нанимает киллера, который Шацкого убивает — достал.

Брат Килила, Гоша, смутно тоскующий о власти и поправлении материального положения, становится жертвой малолетнего сетевого мошенника, главы виртуальной "Партии Интеллектуального Расизма". Он, то есть мошенник, опять же осознавая свою малолетнюю неконвертируемость, гениально сколачивает капитал, играя на чувстве справедливости (за обиды надо мстить) и на жажде свободы и власти (мы — сила!). Молодежь покупается, ибо ей, понятное дело, не на что опереться в мире, где расшатаны все моральные устои.

Однако не все так плохо, дорогой читатель! То есть не все продается и покупается. Вот вам свихнувшийся мент Ломяго — беднягу вдруг переклинило, и он перестал брать, в результате чего выпал из социальной канвы, но человеческое достоинство-то обрел! И, наконец, центральный персонаж, пенсионер М.М., мыслитель и мечтатель — покупайте его сколько хотите, он не продается.

М.М. — философ, и, как положено философу, слегка сумасшедший. Однако сумасшествие М.М. — не просто фон в повествовании, это, можно сказать, болевая точка романа, не зря ведь он открывается именно внутренним монологом М.М.. Старик подозревает, что его отечество захвачено оккупантами, и не может разобраться, кто есть кто и кто он сам — оккупант или жертва? Практическое изучение вышеозначенного подозрения приводит М.М. к резюме, которое стоит привести целиком, ибо оно важно для понимания концепции романа: "Нынешняя беда нынешней России, заключил М.М., что мы-то как раз себя все чувствуем оккупированными, оттого и злимся в бессилии на всех и вся, видя оккупантов не только в политиках и олигархах, но и в своих соратниках, сотрудниках, соседях, родителях, детях и даже внуках. (…) Кстати, продолжал размышлять М.М., современные войны стран и народов напрасно по привычке сводят к экономическим причинам, нефти и т.п. Это также и не войны стран и народов за независимость и свободу. И даже не религиозные. Это войны за право каждой страны установить у себя свой, а не чужой режим оккупации. Как он будет называться — демократия, шариат, социализм — это проблема абсолютно периферийная в сознании любого народа. И говорить поэтому надо не о праве нации на самоопределение, а о праве на самооккупацию."

Страшно, читатель? Воистину страшно, ибо все повествование мысль М.М. не опровергает, но подтверждает. Почем красота, которой как бы должен спасаться мир? Недорого, три тысячи баксов примерно. Почем пресловутая слезинка ребенка, того же Килила? Вообще бесплатно. И бесконечные диалоги о купле-продаже свинцовой тяжестью оседают в мозгу. Единственный способ развеяться и не впасть в уныние — прочитать опять-таки диалог о купле-продаже, но не пера Алексея Ивановича, а пера Николая Васильевича. Или вот что: "Русь, куда ж несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа". Почему ж не дает? Очень даже дает, только не всем. Почитали Николая Васильевича, посмеялись сквозь слезы, и хватит: смех без причины признак известно чего — пора открывать Алексея Ивановича.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=27052005134932&oldnumber=299