Хлеб против устриц

Анна САФРОНОВА

Если человека кормить одними устрицами, то, скорее всего, ему захочется хлеба. Проза сетевого журнала "Топос" и кажется мне тем самым хлебом — после прозы традиционных толстых журналов, становящейся все более устрично-экзотической (противопоставление, конечно, не бог весть, но в качестве рабочего инструмента годится). К экзотике тянутся литераторы с именем, можно сказать, мэтры современного литературного процесса. Вот, к примеру, рассказы Владимира Тучкова, опубликованные в ноябрьском "Знамени". Сюжеты: некая монументалистка изготавливает и устанавливает в саду в круг двенадцать скульптур своих абортированных детей, в центре круга хоронят ее саму. Второй рассказ — о платоническом, но психологически нерушимом браке мужчины и собаки. Третий — о счастливой, красивой и полноценной семейной жизни четырех гомосексуалов, к которым присосался энергетический вампир и все испортил. В "Новом мире" Маканин потчует читателя повестью о том, как в постель к старику пробралась сама старуха-смерть и дедушку угробила. Толстые журналы, наряду с экзотическими сюжетами, по-прежнему не оставляют без внимания традиционную уже изысканно-филологическую прозу (например, "Буквы" Марины Вишневецкой в "Знамени"). Есть, конечно, "простая" проза Нины Горлановой о семейных неурядицах, плохом питании и никудышных жилищных условиях (и -— в скобках — о всепобеждающей якобы силе духа), — но эта "простота" и сентиментальна, и, бывает, истерична. Есть "простецкая" проза Бориса Екимова — но он никогда не обходится без публицистического насилия над читателем.

Проза "Топоса" как бы начисто зачеркивает это литературное поле и создает свое собственное. Возьму декабрьские публикации. Рассказ "Анечка" Володи Гугнина сразу же поражает воображение поведением героев, поведением неприличным, не принятым в кругах нынешних литературных героев, — как если бы на светский обед, где сплошь фраки (а если и косоворотки а-ля рюсс, то непременно из шелка), пустили бы романтического студента неважного происхождения. Герои Володи Гугнина "горько ухмыляются", "растеряно поправляют очки", говорят голосом "беспощадным, как кусок каленого железа", "замирают в оцепенении" и совершают прочие литературные непристойности. Не знают о канонах поведения или не обращают на них внимания? Собственно, этот вопрос актуален только для тех, кто чтит каноны. Кто-то думает, что велосипед можно изобрести только один раз и больше не париться, а кто-то вообще не думает о велосипеде, потому что думает о вечном двигателе, изобретать который будут тоже вечно.

Простая, очень простая героиня Володи Гугнина наипростейшим логическим способом приходит к изобретению своего рода вечного двигателя. Музей, в котором она вдохновенно работала, закрыт, в торговые ряды она не вписывается, поэтому основывает музей своей мамы, ничем не примечательной. Дальше — больше: "Когда в доме было облеплено и оформлено все возможное, Анечка вдруг поняла, что те вещи и предметы, которые окружают ее в жизни, по закону истории — тоже ценные экспонаты музея. Это поразительное открытие буквально ошарашило Анечку. Выходило, что не только дом мамы является частью музея, но вообще любое место, где ступает Анечкина нога, любой участок пространства, к которому имеет отношение Анечка, включая Солнце или Эйфелеву башню. Это невероятное открытие с одной стороны поставило Анечку в тупик, потому что она как ответственная смотрительница музея обязана была отмечать все видимое бирками, а это являлось непосильным занятием. С другой же — вызвало в ней дикое, неистовое вдохновение, какое может испытывать лишь человек, оказавшийся на краю бездны".

А вот еще история, рассказанная Александром Кожейкиным ("Правильный ответ"). Заводской труженик, положительный во всем мастер Седов видит, что его подопечная плачет. Она беременна, парень бросил ее, она просит совета у наставника. Финал: "Седов отчего-то глянул на часы. Он не знал, что ответить. Да, имела место такая шутка: легко даём советы, потому что живём в стране Советов. А попробуй дай совет в такой ситуации... Видимо, на его лице отразились эти раздумья. Лида молчала, ... ожидая важного решения...А решение ...было очень и очень непростым...."

Боже мой, — скажет искушенный читатель, -— что еще за издевательство? Из какого махрового соцреализма выпрыгнул этот текст? Возможный ответ: а почему бы не быть соцреалистическим герою, если он живет и трудится в то самое время и, по сути, соцреалистическим и является? Как и с рассказом Гугнина — почему бы повествованию не быть простым и заштампованным одновременно, ведь проста и до мозга костей заштампована его героиня?

Дело не в том, что "Топос" подгоняет прозу и прозаиков под свои принципы, а в том, что он расширяет границы наших представлений — хотя бы в области неписанных законов (например, "табу на штампы"). А вот что объединяет тексты журнала — это отсутствие штампов на глубинном уровне. Еще один рассказ упоминавшегося уже Володи Гугнина, "Парк культуры", проясняет ситуацию: автор вовсе не несведущ в области знаний о языковых и смысловых штампах, -— нет, он управляет ими, играет с ними, разрушая их. Что может увидеть человек в Парке культуры в 31-градусный мороз, кроме мертвых аттракционов, закрытого катка и безлюдного пространства? Оказывается, может, и в видениях его больше плоти и крови, чем в реальности.

В "Топосе" существует рубрика "Эгоист" (под редакцией Дмитрия Бавильского). Среди прозы декабря -— "Как помирал исламист" Владислава Сикалова. Это история о бывшем артисте, ныне старике, который заканчивает жизнь в окружении жены, детей, внуков и правнука. Они полагают, что он их тиранит, он же думает, что они ничтожны, лишены внутренней опоры. Эта проза — ближе к тому, что привык видеть читатель. Характерно это для рубрики в целом или нет — вопрос для другого текста.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=12012005175335&oldnumber=280