Старая проза, новые страсти

Анна САФРОНОВА

Владимир Маканин — один из самых печатаемых ныне литераторов. На сегодняшний день выходит собрание его сочинений в "Монолите", а "Вагриус" выпустил его книжку под общим названием "Сюр", куда вошли повести "Сюр в Пролетарском районе" и "Голоса". Список публикаций можно продолжать. Как ни парадоксально, самый популярный герой много печатающегося Маканина — старик-писатель, которого ни разу не напечатали: я говорю, конечно же, об "Андерграунде, или Герое нашего времени".

Критика более или менее определила маканинское кредо: частная жизнь человека, попытка отстоять свое "я" во враждебном мире. Определение это, конечно, банально, из небанальных высказываний процитирую Евгения Шкловского: "В начале 90-х цикл его рассказов "Сюр в Пролетарском районе" мрачно, с нескрываемыми шоковыми эффектами выразил абсурд современной реальности. Ну а что касается андеграунда, подполья, подземелья, то тут мудрено не заметить, что Маканин пишет о душевном подполье человека, не желающего встраиваться в нормальную (что есть норма?) жизнь и превращающего ее в нечто непредсказуемое и страшное под знаком отстаивания своей личности. Как и во многих других своих произведениях, писатель парадоксально использует некие архетипические образы, которые извлекает из своего собственного или нашего коллективного подсознания, вытаскивая их из сумерек на дневной свет". Шкловский же говорил о нудноватой затянутости, заторможенности маканинской прозы. Я бы сказала, что коротенькие рассказы из цикла "Сюр" заторможенности лишены — по крайней мере центровой из них, давший название циклу. Итак, с героем этого рассказа происходят странные вещи: его, безобидного заводского слесаря, ловит огромная рука, он от нее бегает, но безуспешно, и вот финал: "Из бедного Коли брызнули его мозги; и вообще вся его теплая жидкость, какая ни была: кровь, мозги, лимфа, моча, пот…" И Маканин, закруглив метафорическую историю руки и Коли, заканчивает рассказ этак спокойно, фразой в скобках, конкретно указав местечко, куда останки Коли попали: "(Где лежали вповал пахучие шпалы и где ржавели старые вагоны. Почти им под колеса.)". Этот финал — как бы "между делом" сообщенная подробность — многое о Маканине говорит: когда он перебирает мелкое, ненужное уже, некрасивое — он глядит как бы сквозь это, в какую-то невидимую, словесно не обозначенную им точку. Вот отсюда, от этой несказанности, вырастает сила воздействия на нас, читателей. Когда же Маканин теоретизирует (самая показательная в этом смысле — двенадцатая новелла из "Голосов") он делается скучен, именно "нуден", как выразился Шкловский. А скучный, предсказуемый Маканин вызывает раздражение, в том числе и у критиков, и здесь я не без удовольствия приведу яростный отзыв Анны Козловой: "Экзистенциальный мотив ничтожества персонажа звучал у Маканина во всю силу уральских лёгких. Он транслировал бездействующим, помешавшимся в своих НИИ советским гражданам жалость и чудовищный страх. "Прирождённый реалист", со слов Льва Аннинского, добавлял реальности свою личную громкую ноту, парадоксальную и парадоксально ясную. Математическое образование сказалось на прозе Маканина в том смысле, что всякая его вещь была подобна уравнению". Маканина ругают — стало быть, он не пуст, его жизнь в литературе продолжается: пустое место страстей не вызывает.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=8092004185003&oldnumber=263