|
| К свежему номеру |
Анатолий Скрипай: "Любое образование должно быть творчеством"
Ирина КАБАНОВА Поскольку для многих слово "консерватория" означает высшие сферы культурной жизни, считается, что именно там культурные традиции могут чувствовать себя в наибольшей безопасности. Однако незащищенность самой консерватории как вуза дает повод к размышлению об отношении государства к национальным ценностям. Об этом мы беседуем с ректором Саратовской государственной консерватории им. Л. Собинова, заслуженным артистом России, профессором Анатолием СКРИПАЕМ. — Анатолий Александрович, музыкальное образование в России всегда было престижным, во многих семьях считали своим долгом отдать ребенка в музыкальную школу. Насколько такой подход оправдан, ведь в музыке, как и в любом деле, нужен, прежде всего, талант? Можно ли его воспитать?
— Мне очень нравится мысль великого пианиста Генриха Нейгауза, учителя Рихтера, по поводу музыкального образования: таланты создавать нельзя, они растут сами, мы можем создавать только почву. Сразу пример: в музыкально-эстетическом лицее Энгельса учится Володя Левицкий, который привез из Москвы первое место с конкурса ЦМШ, после этого съездил на конкурс в Германию. Это потрясающий талант! Как он появился в поселке Мясокомбината? Просто в Энгельсе создана почва, на которой растут таланты — несколько музыкальных школ, лицей.
Зачем нужно музыкальное образование? В советское время нас отучали от слова "элита". А сейчас это слово стало модным, причем применяется к очень богатым, обладающим властью людям. Но я элитой считаю тонкий слой интеллигенции, который у нас еще сохраняется. Музыка воспитывает элиту, а вообще все образование должно быть на это направлено, и в идеале все общество должно быть элитой в смысле духовного развития.
К примеру, в Южной Корее и в Японии считается, что все дети должны иметь музыкальное образование: и талантливые, и бездарные. Правильно! Человек должен развиваться, постигая не только науку, но и искусство. А у нас в образовании нет разделения "наука и искусство". Музыка в классификаторе наук представлена как науки об искусстве. Это колоссальная неграмотность и ошибка, потому что мы не науки об искусстве, а мы само искусство и есть. Это отдельная сторона психической деятельности человека. И печально, что это мало кто понимает.
— В свете грядущей реформы образования каким видится будущее творческих вузов, в частности, консерватории?
— Такая реформа, как нам рисуют, с возможностью изменения организационной формы на АО (автономное учреждение) или ГАНО (государственная автономная некоммерческая организация), — это путь к разрушению столетиями складывавшейся российской системы образования. Похоже, что государство просто сбрасывает с себя такую заботу, как финансирование. Особенно это тяжело может сказаться на нас, потому что в консерватории очень мало таких студентов, которые могут платить за образование. К нам идут из самого неблагополучного в финансовом смысле слоя — дети интеллигенции, людей мало зарабатывающих, много детей одиноких матерей. И еще к нам идут не те люди, которые надеются, получив диплом, сделать карьеру (сейчас очень проблематично сделать карьеру в музыке), а те, которые без музыки не могут. Конечно, в творчестве много иррационального, которое не укладывается в бюрократические определения. Но потерять консерваторию, разрушить, превратить в АО,
ГАНО — это прямой путь к утрате ведущего положения российской музыкальной культуры и традиций.
— Вы считаете, что нынешняя реформа плохая. Возможно ли, чтобы к вашему мнению, мнению профессионала, прислушались в правительстве? И на что, по-вашему, должна быть направлена хорошая реформа?
— Что реформа плохая, так считаю не только я, но и мои коллеги из других консерваторий. Но нас никто не слушает, никто не собирает совет ректоров! Если честно, у меня одна надежда: что эта реформа сломается сама. У меня есть и другая надежда — на то, что прислушаются к министру культуры Александру Соколову, выступившему с рядом законодательных инициатив на коллегии министерства, прошедшей в начале лета. Я подписываюсь под каждым словом предложенной им стратегии. Художественное образование нуждается в более щедром финансировании, нужно поднимать статус детских музыкальных школ... Но главное — сохранение непрерывной системы образования, которая сложилась очень давно: музыкальная школа, музучилище, вуз. Такой системы нет нигде в мире, она довольно громоздка, но только здесь сохраняются традиции. А преемственность! У нас сейчас плохо поставлен процесс воспроизводства. Молодому пробиться трудно, на зарплате молодого специалиста просто нельзя прожить. Сегодня мы, педагоги старшего поколения, — носители традиций. А уйдем — кто будет передавать традиции, благодаря которым российская культура имеет такой вес в мире?
— Какова специфика учебного процесса в свете этих традиций?
— У истоков российской музыкальной педагогики стояли титаны — два брата Рубинштейна: Антон Рубинштейн, гениальный пианист и педагог, создал первую в России консерваторию — Петербургскую. Через несколько лет его брат Николай открыл Московскую консерваторию. С этого началось профессиональное музыкальное образование в России, и я утверждаю, что оно до сих пор является наиболее прогрессивным в мире. Знаменитый Ван Клиберн, например, — ученик русского профессора Левиной.
У нас очень условно строится учебный процесс: музыкант должен, во-первых, много заниматься самостоятельно — инструмент требует 3-4 часа в день, — а кроме того, присутствовать в классе у профессора, посещать лекции, семинары. Во-вторых, в любом художественном вузе должна быть атмосфера творчества, практики, что я и пытаюсь организовать вместе с ученым советом. У нас все студенты-духовики играют в оркестре консерватории и филармоническом оркестре "Волга-Бэнд", который, кстати, съездил сейчас в Грецию, где имел большой успех на фестивале духовых оркестров. Есть студенческий хор театра хоровой музыки Л. Лицовой. Студенты-актеры работают на настоящей сцене в ТЮЗе, театре драмы. Все они — в своем деле, это и есть атмосфера творчества, это и есть воспитание. Одних педагогов мало. Преимущество Петербургской, Московской консерваторий в том, что они находятся в мировых центрах музыкальной культуры. Их студенты воспитываются не только на занятиях, но и всей неповторимой атмосферой музыкальных столиц.
— А как сегодня вуз чувствует себя в материальном отношении?
— Мы играем на ужасных инструментах. Например, рояли, которые в классах стоят, давно списать надо, им по сто лет. Надо отдать должное Федеральному агентству по культуре и кинематографии, которое выделяет нам средства на ремонт, но их недостаточно. И потом, ремонтировать эти рояли уже не рационально, лучше купить новые. Рояль — инструмент недолговечный, в отличие от скрипки, виолончели. Скрипка играет 400 лет, и прекрасно играет, лучше становится, а рояль больше ста лет не живет. Совсем сложно обстоит дело со струнными: музыканты играют на так называемых мастеровых инструментах, изготовленных конкретным мастером. Фабричному изготовлению скрипки, виолончели не поддаются. А стоят они фантастических денег. Остается у нас и проблема фагота, без которого нет симфонического оркестра.
Недавно мы заткнули прореху: купили литавры и те инструменты, которых у нас не было, но на которых студенты отделения ударных должны сдавать экзамен: маримба, ксилофон, виброфон. Остается проблема концертного рояля в Большом зале. Для нашего зала нужен американский "Стейнвей", это для пианистов эталон. Я об этом говорил с губернатором Павлом Ипатовым; он спросил, сколько тот стоит, и немножко вздрогнул, когда услышал сумму в 140 тыс. долларов.
— Вы довольно часто ездите за рубеж. Что вы скажете об уровне музыкального образования на Западе?
— Мне интересны американские университеты. Но я, пока не попал за рубеж, даже представить себе не мог, что там уровень музыкального образования столь невысок. И меня этот факт удивляет. Ведь там есть все для полноценной учебы. В классах стоят великолепные инструменты, кондиционеры, компьютеры, музыкальные центры, видео — все есть. А учат зачастую неважно.
— С чем, по-вашему, это связано? Чем их образовательный процесс отличается от нашего?
— Любое образование должно быть творчеством. А за границей учебный процесс имеет вид наполнения студентов знаниями, как сосуда. Это мертвый процесс, из этого ничего не получится. Студент — это не сосуд, который нужно заполнить, а свечка, которую нужно зажечь. Лучше научить студента самому добывать знания, и цель нашего процесса — сделать учителя ненужным для своего ученика. Музыке нельзя научить, но ей можно научиться. Чего не понимают многие западные педагоги. Надо создать личность, которая выступает сама, а не по подсказке.
Мой друг, профессор Женевской консерватории Алексей Головин признает, что западная музыкальная педагогика, особенно детская, переживает значительный кризис. Ведь у них к инструменту подпускают только с 12-ти лет, мол, не надо детей отлучать от детства. А это поздно, ребенок должен заниматься уже с 6-ти лет, получать инструментальные навыки с детства, так распорядилась сама природа.
— На следующий год вас пригласили записать диск в Америке. Их так интересует русское исполнительское искусство или это какой-то новый проект сотрудничества Саратовской консерватории и Кливлендского университета?
— Иностранцев, как магнитом, тянет в Россию. Я думаю, что они чувствуют какую-то загадочность. Основная загадка для них — как в этих условиях, которые мы пережили в 90-е годы, наше исполнительское искусство и педагогика сумели уцелеть. Это внемузыкальный, духовный феномен.
Мы имеем очень тесные контакты с Америкой, Францией, Германией благодаря профессору Анатолию Селянинову, человеку очень активному, который постоянно что-то организует, приглашает музыкантов. Не так давно из Кливлендского университета приезжала очередная делегация, в составе которой была пианистка Энджелин Чанг. Она давала у нас открытый урок, сольный концерт, играла с оркестром "Волга-Бэнд". Мы пообщались, я в свою очередь тоже им поиграл, и мы договорились, что я съезжу в Кливленд и там мы запишем диск — это дело у них поставлено на поток. А я как раз собрался это делать, потому что у нас сейчас есть необходимая аппаратура. Но почему бы не записать там, если предлагают?
— Вчера открылся фестиваль органной музыки…
— Да, мы празднуем 20-летие нашего органа. В концерте впервые в Саратове была исполнена "Баллада для органа и фортепиано" французского композитора Марселя Дюпре. Я выступил в ансамбле с хорошо известным саратовской публике замечательным органистом из Германии, профессором Петером Дикке. Надо сказать, что произведение оказалось довольно сложным, но работал я над своей партией с удовольствием.
— Как вообще вы определяете консерваторскую аудиторию?
— Можно сказать, что аудитория организуется у нас сама. И меня приятно удивляет, что параллельно разрушительным процессам в культуре, в музыкальной в том числе, идет процесс обратный. Публика в Саратове московского уровня, она очень профессиональна и всегда очень точно оценивает события концертной жизни (к сожалению, ставшие редкими). Это неудивительно в консерваторском, университетском городе, где старинная театральная культура. И эта культура каким-то образом передается из поколения в поколение, хотя сейчас, казалось бы, у нас должны быть пустые залы на концертах, скажем, Элисо Вирсаладзе. Но люди приходят, и это меня радует. Раньше в зале сидели меломаны, знатоки, которые в большинстве своем состояли из профессуры университета, пединститута, политехнического. Однажды с помощью профессора университета Киреевой мы организовали концерт "Математика и музыка". Был страшный ажиотаж, так народу было интересно. Сегодня поколение публики сменилось, но она остается вполне столичной, разбирающейся, способной верно оценить даже сложное явление на сцене. В этом смысле Саратов — культурная столица.
 |
Весь номер на одной странице
|
Кто-то с трёх раз отгадает, что это за «мужик в пинджаке» запечатлён на этом снимке? Мало того, он запечатлён ещё и в бронзе, и стоит на Набережной Космонавтов, где космонавтами и не пахнет». 
26 марта 1989 года состоялись выборы народных депутатов Союза ССР, первые выборы высшего органа власти Советского Союза, на которых избирателям впервые предоставлялся выбор между несколькими кандидатами в депутаты. Впервые в Союзе ССР происходило публичное обсуждение различных предвыборных программ (в том числе и на теледебатах). 
Друзья, главный вопрос: как же так получилось? Почему Путин и олигархический режим в очередной раз победили в России. Кто-то скажет: нарушения, грязная политика. Безусловно, всё это важно и имеет место быть, но только лишь этим ограничиваться неправильно и не позволит нам увидеть ситуацию объективно. 
Движение «Голос» практически ежегодно фиксировало ухудшение ситуации с правами избирателей. К сожалению, именно президентские выборы все последние 24 года демонстрировали своего рода антистандарт проведения избирательных кампаний. Но никогда еще мы не видели президентской кампании, которая настолько не соответствовала бы конституционным стандартам. 
28 февраля, в Саратове у памятника Вавилову общественник Андрей Калашников провел одиночный пикет против введения цензуры в России. На пикете присутствовала корреспондент ИА «Свободные новости». 
18 января 2024 года в музее К.А. Федина прошел вечер памяти Алексея Слаповского (1957 – 2023). На вечере собрались друзья, коллеги, близкие люди, читатели и почитатели его таланта. 
Политик Екатерина Дунцова, которой ЦИК отказала в регистрации в качестве кандидата в президенты, представила в Саратове партию «Рассвет», созданием которой занимается её команда. 16 февраля на встречу с ней в деловом центре «Спутник» пришли порядка 60 человек. 
18 февраля в сквере на улице Грибова, одном из гайд-парков Саратова, состоялся митинг за перенос площадки строительства будущего Столыпинского индустриального парка. 
