| К свежему номеру |
Ожидание радуги в Гупертале
Александр ДАВИДЕНКО Результаты творческих исканий саратовского художника Виктора Учаева были представлены
на небольшой,
но интересной персональной выставке в галерее «Эстетика». Можно все показанное условно разделить
на три части, каждая
из которых отражает различные периоды формирования художника. Первый и, как мне кажется, наиболее интересный, – период «сдержанного романтизма», вирусом которого был в значительной мере скорректирован рационализм художественного мышления В. Учаева. Что вполне понятно: это было время начала «перестройки», новых «революций» в умах, очередных надежд на лучшее будущее, появления «политического сквозняка». Для него характерна эмоциональность не яркая, скорее суховатая, словно скроенная по условно эмпирическим лекалам. Это тот романтизм, истоки которого следует искать в простых, реалистических пейзажах голландца Яна Ван Гойена и в «чистых» пейзажах немецкого художника К.Д. Фридриха. Именно голландцы впервые показали красоту неба, затянутого облаками. В их картинах оно занимало 2/3 площади холста. В. Учаев часто весь холст отдает под изображение этой текучей, но чрезвычайно выразительной стихии (например, «Пейзаж с белыми облаками», «Пробуждение», «Ожидание радуги» и др.). Кажущаяся абсолютная бессюжетность подобных пейзажей дает возможность, во- первых, оценить и насладиться самой живописью; во-вторых, скрытый эмоциональный заряд легко инициирует материализацию полуабстрактных образов, в результате чего наше робкое воображение, ищущее опоры в привычном, получает возможность не только увидеть, но даже почувствовать сложную субстанцию, «праматерию», в которой присутствуют еще не сформированные и не разделенные стихии – будущие твердь, воды, небеса, свет – все то сущее, что сегодня дано нам в ощущениях.
В. Учаев пишет «теургические» пейзажи, прибегая к тонкой и сложной тональной живописи: скромная, серебристо – серая гамма богата разнообразными оттенками, изысканные валеры (valeur – оттенок тона) замечательно передают утонченную красоту самой световоздушной среды. Это не реальные пейзажные зарисовки и не продукт изощренной фантазии. Художник обладает прекрасной зрительной памятью и на будничные, привычные всем пейзажные образы, и на необычные, редкие состояния природы с внезапными мимолетными оптическими эффектами, поразительным освещением, которые фиксируются в виде внутренних зарисовок. В процессе работы все это извлекается из архивов памяти, дополняется и корректируется в соответствии с собственным видением композиционной и колористической гармонии. Драматические сцены природных катаклизмов приобретают знаковую обобщенность и поистине библейскую эпичность. При отсутствии в живописи В. Учаева яркой палитры, она поражает своей светоносностью, тонкостью и богатством тональных переходов. Некоторые работы вызывают ощущение внутренней дуалистичности, объединяя на живописной поверхности исходное изображение (позитив) и его зеркального двойника (негатив). Мысленно можно произвести светоцветовую инверсию и в итоге получим тот же объект, но в ином качестве. Подобная иллюзия двойственности изображенного порождает чувство некоторой ирреальности описываемого явления, придавая ему космический масштаб. Казалось бы, мы имеем дело с чистым, скорее сочиненным, пейзажем. На самом деле это не совсем так, даже совсем не так. Нам представлены своеобразные аллегории, с помощью которых выражаются сложные идеи не на уровне материальной предметности или конвенциональной символики, а на уровне ощущений, возникающих из недр подсознания с дальнейшей визуализацией релятивистских образов, это попытка отображения многозначного и многоликого Логоса. Чем сложнее, фундаментальнее затрагиваемая проблематика, тем дальше живописный образ от привычных форм, простых толкований и, тем более, от простой описательности. Можно сказать, что в этот период романтизм В. Учаева носит философско – элегический оттенок.
Второй период отличается гораздо большей степенью опредмечивания живописных образов, приближением их к натурности (или ее иллюзии). Накопление опыта, и не только собственно живописного мастерства или опыта реальных впечатлений, но опыта исторического, искусствоведческого (не надо забывать, что он выпускник факультета теории и истории изобразительного искусства Репинского института), оказало и оказывает большое влияние на творческий процесс. Все эти «опыты» уже нельзя разделить, они перемешаны и позволяют художнику видеть не исходный образ, а неоднократно преображенный, улавливать давно знакомые, но по – новому переосмысленные колористические отношения, пластические решения. В работах В. Учаева можно наблюдать реминисценции «настроенческих», глубоко минорных пейзажей Ф. Васильева («После грозы»), переведенных на иной пластический язык, с гораздо меньшей описательностью, с большим уровнем обобщения предметности, когда создается впечатление выделения отдельных частей «предметности» из единой, но уже неоднородной материальной среды. Многие работы этого периода можно определить как своеобразную редукцию мистико-символической живописи К.Д. Фридриха. Не принимая концепцию восприятия мира, может быть, даже не задумываясь о теологических корнях его творчества, В. Учаев использует композиционные схемы и формальные приемы из его арсенала, наполняя эти конструкции иным содержанием, настроением, функциями. Это уже не мир величия Духа, а величие физического мира, как такового, отягощенного человеческим присутствием, с его проблемами, рефлексией, памятью («Зимний пейзаж со старым деревом», «Закат» и др.).
(Окончание следует)
Весь номер на одной странице
|