| К свежему номеру |
В Саратове он был «больше, чем поэт»
Алексей ГОЛЯКОВ Накануне приезда в Саратов Евгения Евтушенко не было никаких афиш. Более того, визит знаменитого поэта не значился ни в каких планах областных ведомств, отвечающих за культурные мероприятия. Все произошло молниеносно: не успел Евгений Евтушенко сойти на перрон железнодорожного вокзала, как город уже знал, что он здесь, причем впервые.
«Когда я, будучи совсем молодым, бывал в Архангельской губернии и наслаждался самобытным фольклором тех мест, – скажет Евтушенко на следующий день в зале социально-экономического университета, заполненном до отказа, – то случайно встретил одну женщину с коромыслом. Она очень вежливо попросила уступить ей дорогу и сказала, что тебе, милок, дороги не будет в жизни, если мне не уступишь… Как видите, правильно тогда я ее послушался. И в результате дороги мои довели и до Саратова».
Уже в первый день он отработал «по полной» на записи телепередачи «Маркиза» (в том, что его приезд состоялся, – несомненная заслуга известного телеведущего Александра Динеса, сумевшего найти и пригласить мэтра).
Евтушенко и на сей раз не изменил демократичности своего имиджа, сложившегося еще в советское время. На сцену эконома он вышел в цветастой рубахе навыпуск, общался напрямую со зрителями, даже не мог удержаться, чтобы не составить дуэт с очаровательной саратовской аспиранткой Плаксиной. Кстати, она выглядела на сцене, по замечанию поэта, «несмотря на фамилию, совсем не плаксиво», и темпераментно, в свежих эстрадных интонациях исполнила давнюю песню на стихи «виновника торжества», где есть строки: «А кавалеров мне вполне хватает, но нет любви хорошей у меня…».
Поразительно, но в свои неполные 75 лет Евгений Александрович безукоризненно держал огромный зал в течение более чем двух часов без перерыва. И его «театр одного поэта» – феномен еще недостаточно изученный и оцененный. «Да, я принадлежу к той замечательной когорте поэтов, – сказал он чуть позднее, общаясь с тележурналистом Г. Вингуртом возле Радищевского музея, – благодаря которым в 60-е годы прошлого столетия настоящая поэзия получала многотысячные стадионы». Евтушенко уверен: и ныне поэзия также нужна именно в таком ключе. Недавний его литературно-музыкальный проект «Идут белые снеги», в который он завлек известных московских артистов, – лучшее тому доказательство.
До записок, надо сказать, дело не дошло, но Евтушенко превосходно чувствовал мысли и настроения публики, отвечая на вопросы, которые сам же и задавал.
О войне. По его словам, и двадцать–тридцать лет назад, и сейчас достаточно много излишне романтизированного показа войны в искусстве. «А я несколько раз подростком попадал под бомбежку, когда ехал в поезде в эвакуацию, – сказал он. – И самое гнусное, что есть люди, называющие себя художниками, которые на теме просто открыто наживаются». И прочитал свое стихотворение «Мед».
О тоталитаризме и беззаконии. Начал со стихов, которые родились от детских впечатлений, когда толпа била на базаре беззащитного, и совсем юному Евтушенко было предложено: «Ударь и ты, малыш!». «Нам и сегодня нужно помнить, как «отборные» комсомольцы на высоких съездах в виде токарей, колхозников, доярок громили Пастернака как «врага народа», со ставшей уже хрестоматийной фразой «Я, конечно, его романа не читал, но…». Все это печально, актуально и в нашу эпоху, отметил гость.
О самом Пастернаке. Евтушенко гордится, что был лично знаком с автором «Доктора Живаго». Горд и тем, что получил от него «в годы младые» своеобразное творческое напутствие «никогда не предсказывать в стихотворениях своей трагической гибели, потому что сила слова такова, что она слишком часто материализуется». Полушутя Евгений Александрович продолжил эту фразу – дескать, хватит нам неоконченных жизней Пушкина, Лермонтова, Есенина, Маяковского… Зал, между тем, громким шепотом добавил – Рубцова, Высоцкого, Шукшина. «Как можно судить, – констатировал Евтушенко, – Пастернак дал мне «задание» создать счастливый прецедент жизни русского поэта». Публика восприняла это смехом и аплодисментами. Говоря о Борисе Леонидовиче, Евтушенко не раз в течение встречи отмечал недосягаемую художественную ценность его единственного романа, до недавней поры считавшегося неудачей поэта и переводчика. Американская экранизация романа – плоть от плоти пастернаковской прозы, и Евтушенко, по его признанию, был ошеломлен, когда ходил на вечерние сеансы кинотеатров в 27 городках США и видел, как зрители всегда вставали перед сеансом.
Об Америке и Западе. Читая лекции американским студентам по русской словесности, Евтушенко с восторгом смотрит на добрые плоды своей педагогики. И в этом смысле он категорически не согласен с Михаилом Задорновым, восклицающим на телеэкране периодически: «Какие они, американцы…!» «А у нас что, тупиц нету?» – спрашивает строго зал Евтушенко. За океаном ему часто задают вопрос: «Зачем вы, умеющие создавать такие фильмы, как «Холодное лето пятьдесят третьего», «Летят журавли», «Плач Казановы» с великой Инной Чуриковой, снимаете третьесортное голливудское кино типа «Ночного дозора»?» Как человек, успевший достаточно заметно и продуктивно выступить в ипостаси и кинорежиссера, и актера (кстати, без всяких дипломов), Евгений Александрович нелицеприятно отозвался об отечественных блокбастерах. И дело тут не в жанрах и стилях; за последнее время мы чересчур много увидели просто некачественного кино, несамостоятельного во всех отношениях.
Резюмируя «международную», а точнее общечеловеческую тему, классик резонно сказал: «Мне довелось быть за свою жизнь в 96 странах. И нигде я не встречал плохого народа. Плохие правительства – да, встречаются, и часто. Плохих народов не бывает».
Как всегда на подобных встречах, звучали стихи в мастерском исполнении автора. Пересказывать поэзию нельзя, в нее нужно вслушиваться:
И если умирает человек,
С ним умирает первый его снег,
И первый поцелуй, и первый бой, –
Все это забирает он с собой.
Таков закон безжалостной игры.
Не люди умирают, а миры.
Людей мы помним, грешных и земных,
А что мы знаем в сущности о них?
Весь номер на одной странице
|